— Тебя послушать, так вообще надо сидеть и ждать манны
небесной.
— Да, мне известно, что ты так не считаешь, но я что-то не
помню случая, когда честолюбие сослужило бы человеку добрую службу. Это такая
хворь, от которой человек гниет заживо.
— Ради Бога, прекрати каркать, — рассердился я. — Пошли.
Сама посмотришь наш шикарный дом и познакомишься с моей шикарной женой, и
увидим, будешь ли ты и тогда воротить нос.
— С твоей женой? Я с ней знакома.
— Как знакома? — не сразу понял я.
— Разве она тебе ничего не сказала?
— Что именно?
— Что она была у меня.
— Была у тебя? — ничего не соображал я.
— Да. В один прекрасный день раздался звонок в дверь, я
открыла, а там стояла и боязливо смотрела на меня очень славная на вид девушка,
да еще разодетая в пух и прах. «Вы мама Майка?» — спросила она. «Да, — ответила
я. — А вы кто?» «А я его жена, — сказала она, — Я пришла познакомиться с вами.
По-моему, нехорошо, что я не знакома с матерью моего мужа…» «Держу пари, он не
хотел, чтобы вы приходили, — сказала я и, поскольку она промолчала, добавила:
„Можете мне ничего не говорить, но я своего сына знаю, и мне известно, чего он
хочет и не хочет“. На что она ответила: „Вы, наверное, думаете, что он вас
стыдится, потому что вы бедные, а я богатая, но это не так. Он совсем не такой.
Честное слово“. На что я сказала: „Не учи меня, девочка. Я отлично знаю все
недостатки моего сына. Но такого недостатка у него нет. Он не стыдится своей
матери и среды, из которой вышел. Он не стыдится меня, — сказала я ей. — Он
скорей меня боится. Я знаю про него слишком много“. Эти слова, по-видимому,
показались ей забавными. „Матери, наверное, всегда думают, что знают все про
своих сыновей. А сыновья, наверное, этого очень стесняются“.
«Отчасти верно, — сказала я. — Когда человек молод, он
всегда прикидывается не тем, кто он есть. Я сама так вела себя, когда была
ребенком и жила у тетки. Но на стене над моей постелью в золоченой раме висела
картина, изображавшая огромный глаз. И надпись: „Господь видит тебя“. У меня
мурашки бегали по спине, когда я ложилась спать».
— Элли должна была сказать мне, что навестила тебя, — сказал
я. — Почему она держала это в секрете, не понимаю. Ей обязательно следовало
поставить меня в известность.
Я разозлился. Ужасно разозлился. Я и не подозревал, что у
Элли могут быть от меня секреты.
— Наверное, не решилась признаться, но ей нечего скрывать от
тебя, сынок.
— Пошли, — повторил я. — Пошли, посмотришь наш дом.
Не знаю, понравился ли ей дом или нет. По-моему, нет. Высоко
подняв брови, она прошлась по комнатам и в конце концов очутилась в той, что
примыкала к террасе. Там сидели Элли и Грета. Они только что вернулись из сада,
и Грета еще не успела снять свою алую шерстяную накидку. Мать, окинув взглядом
обеих, остановилась в дверях как вкопанная. Элли вскочила и кинулась к ней.
— Миссис Роджерс! — воскликнула она. И повернулась к Грете:
— Мама Майка приехала посмотреть наш дом. Как замечательно!
А это — моя приятельница Грета Андерсен.
Она схватила руки матери в свои, а та, улыбнувшись ей,
принялась сосредоточенно разглядывать Грету.
— Понятно, — сказала она, словно самой себе. — Понятно.
— Что вам понятно? — заинтересовалась Элли.
— Я все думала, — ответила мама, — все думала, что тут
делается. — Она огляделась, — Да, дом у вас замечательный. Такие красивые
шторы, и мебель, и картины!
— Хотите чаю? — спросила Элли.
— Вы-то, похоже, уже отчаевничали.
— Ну и что, чай можно пить сколько угодно, — сказала Элли. И
обратилась к Грете:
— Не хочется звонить, звать слуг. Будь добра, Грета, сходи
на кухню и завари свежего чая.
— С удовольствием, дорогая, — откликнулась Грета и
выскользнула из комнаты, окинув мать быстрым, чуть испуганным взглядом.
Мать опустилась в кресло.
— А где ваши вещи? — забеспокоилась Элли. — Вы поживете у
нас? Мы будем очень рады.
— Нет, девочка, я не останусь у вас. Через полчаса у меня
поезд. Я хотела только взглянуть, как вы тут. — И быстро договорила,
по-видимому, желая высказаться, пока Греты не было в комнате:
— Не беспокойся, милая. Я рассказала ему, как ты приходила
ко мне.
— Извини меня, Майк, что я тебе об этом не сказала, —
решительно произнесла Элли. — Я считала, что лучше умолчать.
— Она пришла ко мне только потому, что у нее доброе сердце,
— защищала ее мать. — Очень хорошая девочка — твоя жена, Майк, и к тому же
красивая. Да, очень красивая. — И еле слышно добавила:
— Извините меня.
— За что? — удивилась Элли.
— За то, что было у меня на уме, — ответила мать и с усилием
добавила:
— Говорят, все матери такие. На сноху смотрят с недоверием.
Но, увидев тебя, девочка, я поняла, что ему повезло. Трудно поверить, но,
видать, на этот раз я ошиблась.
— Как тебе не стыдно! — шутливо вознегодовал я. — У меня
всегда был отличный вкус.
— У тебя всегда был вкус к дорогим вещам — это верно, —
поправила меня мать, поглядев на парчовые занавески.
— Признаться, и я их люблю, — улыбнулась Элли.
— Время от времени, — посоветовала ей мать, — заставляй его
экономить. Ему это будет только на пользу.
— Не надо меня заставлять, — сказал я. — Хорошая жена должна
считать, что все, что делает ее муж, — в высшей степени разумно. Правда, Элли?
Личико Элли сияло от счастья.
— Не кажется ли тебе, Майк, — засмеялась она, — что ты себя
переоцениваешь?
Грета принесла чайник. Мы только-только отделались от
ощущения неловкости, которое владело нами поначалу, но, как только появилась
Грета, это чувство снова вернулось. Мать решительно пресекла все попытки Элли
уговорить ее остаться у нас, и через некоторое время Элли перестала настаивать.
Мы с ней проводили мать по тенистой аллее, что вела к воротам.
— Как это место называется? — вдруг спросила мать.
— Цыганское подворье, — ответила Элли.
— А, да! — словно вспомнила мать. — У вас тут что, живут
цыгане?
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
