В заброшенном карьере с другой стороны холма нашли тело
старой миссис Ли. К тому времени она уже была мертва несколько дней. Там и
прежде бывали несчастные случаи, а потому давно твердили, что карьер следует
обнести забором, но разговоры так и остались разговорами. Коронер вынес
вердикт: смерть от несчастного случая, и деревенской администрации было
рекомендовано незамедлительно огородить карьер. В коттедже миссис Ли под
досками обнаружили триста фунтов стерлингов в однофунтовых купюрах.
В постскриптуме майор Филпот добавил: «Вы будете огорчены,
но должен сообщить, что вчера на охоте погибла, упав с лошади, Клодия
Хардкасл».
Клодия погибла? Не может быть! Какой ужас! Не прошло и двух
недель, как второй человек погибает, упав с лошади. Неужто бывают такие
странные совпадения?
Не хочется останавливаться на том времени, которое я провел
в Нью-Йорке. Я чувствовал себя инопланетянином, задыхающимся в чуждой мне
атмосфере. Я постоянно был начеку, боясь что-то не то сказать или сделать. Той
Элли, которую я знал и которая принадлежала мне, больше не существовало. Она
превратилась в американку, наследницу огромного состояния, окруженную друзьями,
знакомыми и дальними родственниками, в представительницу клана, прожившего в
Штатах уже пять поколений. Как яркая комета, она пролетела над моей страной и
надо мной. А потом вернулась к себе домой, чтобы быть похороненной рядом со
своей родней. Что ж, так оно и лучше. Мне было бы очень тяжко, если бы она
лежала на аккуратном маленьком кладбище у подножия заросшего соснами холма на
окраине деревни. Да, мне было бы куда тяжелее.
«Вернись туда, где твой дом, Элли», — сказал я про себя.
Время от времени мне вспоминалась песенка, которую она любила петь, подыгрывая
себе на гитаре. Я видел ее пальцы, ласково пощипывающие струны:
Темной ночью и чуть свет
Люди явятся на свет.
Люди явятся на свет,
А вокруг — ночная тьма.
И одних ждет
Счастья свет…
«Все верно, — думал я. — Тебя действительно ждал Счастья
свет — на Цыганском подворье. Только он быстро погас. Ты вернулась туда, где,
быть может, у тебя не было столько света, где ты не была счастлива. Но зато ты
дома, среди своей родни».
И вдруг в моей голове мелькнуло: «А где буду покоиться я,
когда придет мой черед умереть?»
На Цыганском подворье? Возможно. Моя мать приедет навестить
мою могилу — если, конечно, сама к тому времени не умрет. Но я почему-то не мог
представить свою мать мертвой. Легче было думать о собственной смерти. Да, она
приедет и увидит мою могилу. И ее строгий взгляд вряд ли смягчится. Но хватит
думать о ней. Я вовсе не хочу о ней думать. Не нужна мне она, не хочу ее
видеть.
Нет, это не правда. Дело вовсе не в том, хочу или не хочу я
ее видеть. Дело в том, что, когда она смотрит на меня, ее глаза видят меня
насквозь, и мною овладевает страх. «Матери, они все чуют! — думал я. — Но
почему они непрестанно следят за своими детьми? И почему они уверены, что знают
о детях все? Ничего они не знают! Ничего! Она должна гордиться мною, радоваться
за меня, радоваться, что я достиг таких высот. Она должна…» Я с трудом заставил
себя отвлечься от этих мыслей.
Сколько времени я в Штатах? Почему-то я был не в состоянии
вспомнить. Казалось, будто я сто лет брожу среди людей, которые следят за мной
с фальшивой улыбкой на губах и враждебностью во взгляде. Каждый день я твержу
себе: «Я должен через это пройти. Я должен через это пройти, и тогда…» Вот эти
два последних слова и были мне надеждой. Я твердил их и твердил. По несколько
раз в день. И тогда… В этих словах таилось мое будущее. Я твердил их так же,
как когда-то повторял два других слова: я хочу…
Все лезли из кожи вон, стараясь угодить мне, потому что я
был богат! Согласно условиям завещания Элли, я стал сказочно богатым. К этому
нелегко было привыкнуть. У меня были капиталы, о которых я и понятия не имел:
акции, ценные бумаги, недвижимость, — и не знал, что со всем этим делать.
Накануне моего возвращения в Англию у меня состоялся долгий
разговор с мистером Липпинкотом. Я даже в мыслях не позволял себе называть его
иначе. Он так и не стал мне дядей Эндрю. Я сказал ему, что намерен забрать у
Стэнфорда Ллойда ту часть капитала, которая находится под его опекой.
— Вот как! — На его обычно бесстрастном лице взлетели вверх
колючие брови. Он взглянул на меня хитрыми глазками, и я стал отчаянно
соображать, что означает это его «вот как!».
— По-вашему, я напрасно хочу это сделать? — забеспокоился я.
— У вас есть для этого основания, я полагаю?
— Нет, — ответил я, — никаких оснований у меня нет. Мною
руководят исключительно эмоции. Надеюсь, я могу быть с вами откровенным?
— Обещаю вам, что этот разговор останется между нами.
— Ладно, — кивнул я. — По-моему, он мошенник.
— Ага. — Вид у мистера Липпинкота был явно заинтересованный.
— Что ж, вполне, возможно, что ваше чутье вас не подводит.
Теперь я знал, что был прав. Стэнфорд Ллойд жульничал с
акциями Элли, капиталовложениями и всем прочим. Я подписал доверенность и
вручил ее Эндрю Липпинкоту.
— Вы согласны, — спросил его я, — взять все на себя?
— Что касается финансовых дел, — ответил мистер Липпинкот, —
тут можете полностью мне доверять. Буду делать все, что в моих силах. Не думаю,
что вы разочаруетесь во мне.
Интересно, что он хотел этим сказать? А что хотел, я не
сомневался. По-моему, он давал мне понять, что я ему не нравлюсь и никогда не
нравился, но, поскольку я был мужем Элли, он готов всячески мне помогать. Я
подписал все нужные бумаги. Он спросил, каким видом транспорта я возвращаюсь в
Англию. Лечу? Нет, сказал я, не лечу, а плыву.
— Мне хочется побыть некоторое время наедине с самим собой,
— объяснил я. — Морское путешествие, надеюсь, пойдет мне на пользу.
— И где же вы собираетесь жить?
— На Цыганском подворье, — ответил я.
— Ага. Значит, вы решили жить там?
— Да, — подтвердил я.
— А я-то думал, что вы намерены продать это поместье.
— Нет, — ответил я, и мое «нет» прозвучало чуть резче, чем
следовало. Я вовсе не собирался расставаться с Цыганским подворьем. Цыганское
подворье было частью той мечты, какую я лелеял еще с юности.
— Кто-нибудь присматривает за домом, пока вы здесь, в
Штатах?
Я ответил, что поручил это Грете Андерсен.
— А, да, — отозвался мистер Липпинкот. — Грете. По тому, как
он произнес «Грете», было очевидно, что он имел в виду нечто особое, но я не
стал ловить его на слове. Если она ему не нравилась, то это его дело. Он всегда
ее недолюбливал. Наступило какое-то неловкое замешательство, и я решил, что мне
следует что-то сказать.
