Мне вдруг стало страшно. Конечно, Липпинкот не мог знать,
что я убил Элли. Но заподозрил что-то неладное. Может быть, он даже
догадывался, кто убийца.
— Вот, взгляни. — Я протянул ей снимок. — Значит, он знал,
что мы были знакомы. Знал с самого начала. Я всегда ненавидел эту старую лису,
а он ненавидел тебя. Как только он узнает, что мы решили пожениться, он сразу
все поймет. — Но тут я сообразил, что Липпинкот, наверное, уже давно
подозревал, что мы собираемся пожениться, как только понял, что мы знакомы. И
уж конечно не сомневался, что мы состоим в близких отношениях.
— Майк, да хватит тебе трястись от страха, как угодивший в
силок кролик! Вот именно, как кролик! Я обожаю тебя. Я всегда восхищалась
тобой. Но сейчас ты меняешься прямо на глазах. Ты всех боишься.
— Не смей так говорить!
— Но это же правда.
— Ночная тьма!
Больше я ни о чем не мог думать. Слова эти засели у меня в
голове, и я только и думал о том, что они означают. Ночная тьма. Это значит
мрак. Вот почему Элли меня не видела. Я могу видеть мертвых, а мертвые меня не
видят, хотя я жив. Они не видят меня, потому что в действительности меня нет.
Человека, который любил Элли, больше нет. Он предал самого себя и растворился в
ночной тьме. Я опустил голову.
— Ночная тьма, — повторил я.
— Перестань, — завизжала Грета. — Будь мужчиной, Майк.
Забудь про глупые суеверные вымыслы!
— Как я могу про них забыть? — упорствовал я. — Я продал
свою душу, чтобы заполучить Цыганское подворье, верно? А здесь, оказывается,
нас поджидала беда. И Элли, и меня. А может, и тебя.
— О чем ты говоришь?
Я встал. Подошел к ней. Я любил ее. Да, я все еще ее любил,
вернее, меня все еще к ней влекло. Любовь, ненависть, влечение — в сущности,
разве это не одно и то же? Все три чувства складываются в одно, а потом это
одно делится на три. К Элли я никогда не испытывал ненависти, но Грету я
ненавидел. Я наслаждался этой ненавистью, я ненавидел ее всем сердцем, которое
было переполнено неистовым желанием, и это желание сулило ни с чем не сравнимое
удовольствие. Нет, я не мог ждать, пока минует опасность, я не хотел ждать. Я
подошел к ней вплотную.
— Грязная стерва! — выкрикнул я. — Проклятая золотоволосая
стерва! Тебе тоже грозит беда, Грета. Берегись меня, понятно? Я научился получать
удовольствие от убийства. Я радовался в тот день, зная, что Элли упадет с
лошади и умрет. Я ликовал в то утро в ожидании смерти, но еще никогда я не
предвкушал убийства с таким удовольствием, как сейчас, потому что у него совсем
другой привкус. Я хочу не просто знать, что кому-то предстоит умереть от
проглоченной за завтраком пилюли. Не просто столкнуть в карьер жалкую полоумную
старуху. Я хочу приложить собственные руки.
Вот теперь испугалась Грета. Грета, которой я принадлежал с
тех пор, как встретил ее в Гамбурге, ради которой, прикинувшись больным, бросил
работу. Чтобы остаться с ней. Да, тогда я принадлежал ей и душой и телом. Но не
сейчас. Сейчас я принадлежал только себе. Я уходил в другие владения, к той, о
которой мечтал.
Да, Грета испугалась. Мне было страшно приятно видеть ее
испуг, и я стиснул руки у нее на горле. Да, даже сейчас, когда я сижу здесь и
пишу о своей жизни (должен заметить, что это тоже чрезвычайно приятное
занятие), рассказывая, через что мне пришлось пройти, и какие чувства я
испытывал, и о чем думал, и как обманывал каждого встречного, — да, даже
сейчас, описывая этот момент, я получаю удовольствие. А когда убил Грету, я был
поистине счастлив…
Глава 6
Больше рассказывать вроде не о чем. Моя история достигла
кульминации. Все, что могло свершиться, свершилось. Долго я сидел один и даже
не помню, когда они пришли. И не помню, пришли ли они все вместе… Сидеть там в
засаде они явно не могли, потому что тогда мне не дали бы убить Грету. Первым,
заметил я, появился сам Бог. Не Господь Бог, конечно, что-то я совсем запутался
Я говорю о майоре Филпоте. Мне он всегда нравился. И я ему, по-моему, тоже. Он
и вправду был похож на Бога — если бы Бог «был человеком, я хочу сказать, а не
каким-то сверхъестественным существом, обитающим где-то в заоблачной выси Майор
был человеком справедливым. Справедливым и добрым. Он заботился о природе и
людях. Старался всем помогать Чем мог, конечно.
Понятия не имею, что он знал обо мне, а что нет. Помню, как
он с любопытством поглядывал на меня на аукционе, когда посоветовал умереть
свою радость, сказав, что от нее недалеко и до беды. Интересно, почему именно в
тот день он это сказал?
И потом, когда мы очутились там, где на земле лежала куча
одежды, оказавшаяся потом Элли в костюме для верховой езды. Интересно, понял ли
он прямо тогда или хотя бы заподозрил, что я имею некоторое отношение к
случившемуся?
Когда Грета умерла, я, как уже сказал, долго сидел в кресле,
уставившись на свой бокал. Он был пустым. Как и я сам. И вокруг была какая-то
пустота. Горела только одна лампа в углу, которую зажгли еще мы с Гретой. Она
давала мало света, а солнце… Солнце, должно быть, давно зашло. Я сидел и тупо
ждал, что будет дальше.
Потом, кажется, начали собираться люди. А может, они пришли
все вместе. И, наверное, совсем бесшумно, потому что я поначалу ничего не
заметил и не услышал.
Будь рядом Сэнтоникс, он, наверное, сказал бы мне, что
делать Но Сэнтоникс умер. И к тому же он избрал другой путь, совсем не тот, что
я, поэтому он вряд ли сумел бы мне помочь. По правде говоря, мне уже никто не
мог помочь.
В какой-то момент я вдруг заметил доктора Шоу. Он сидел так
тихо, что сначала я вообще его не увидел. Он сидел рядом со мной и чего-то
ждал. Я потом сообразил, что он, по-видимому, ждет, когда я заговорю.
— Я вернулся домой, — сказал я.
За спиной у него тоже были люди. И они пребывали в ожидании
— ждали, наверное, каких-то указаний от доктора Шоу.
— Грета умерла, — сказал я. — Ее я убил. Вы хотите увезти ее
тело, верно?
Где-то блеснул свет магниевой вспышки. Должно быть, полиция
фотографировала убитую. Доктор Шоу повернулся, сказав кому-то:
— Пока нет.
И снова обернулся ко мне. Наклонившись к нему, я прошептал:
— Сегодня вечером я встретил Элли.
— Вот как? Где?
— На дороге. Она стояла под разлапистой елью. Знаете, в том
же месте, где я увидел ее впервые. — И, помолчав, добавил:
— Она меня не видела… Не могла видеть, потому что меня там
не было. — Я снова помолчал. — Это меня огорчает. Крайне огорчает.
— В капсуле был цианид. Вы его дали Элли в то утро?
