— Это лекарство от сенной лихорадки, — ответил я. — У Элли
была аллергия. Утром она всегда принимала одну капсулу, перед тем как ехать
верхом. Мы с Гретой начинили пару капсул средством от ос, которое разыскали в
сарае, разъединили их, а потом снова соединили половинки так, что ничего не
было заметно. Все это мы проделали в «Капризе». Ловко, правда? — И я захохотал.
Странный был смех, я сам слышал. Больше похожий на хихиканье. — Вы ведь, когда
приходили смотреть ее ногу, проверили все лекарства, которые она принимала,
верно? — спросил я. — Снотворное, антиаллергическое… Ничего опасного, верно?
— Верно, — подтвердил доктор Шоу. — Все они были очень
мягкого действия.
— Ловко мы все проделали, правда? — спросил я.
— Ловко, но не очень.
— И все же не понимаю, как вы догадались.
— Мы все поняли, когда произошел второй случай — смерть,
которую вы не планировали.
— Клодия Хардкасл?
— Да. Она умерла точно так же, как Элли. Упала с лошади на
охоте. Клодия никогда не жаловалась на здоровье, а тут она вдруг падает с
лошади и умирает. Произошло это на глазах у многих, а поэтому ее почти сразу
подняли — и сразу почувствовали запах цианида. Если бы она пролежала, как Элли,
на открытом воздухе хотя бы часа два, запах бы улетучился и никаких улик не
осталось. Не знаю, каким образом эта капсула попала в руки Клодии. Возможно, вы
забыли ее в «Капризе». Клодия иногда заходила в «Каприз». Там обнаружены
отпечатки ее пальцев, и там она обронила зажигалку.
— Проявили беспечность! Утомились… Ведь это совсем непросто
— запихнуть в маленькую капсулу цианид. А затем я спросил:
— Вы подозревали меня в смерти Элли, верно? Вы все? —
оглядел я какие-то фигуры, которые видел словно в тумане. — Все до одного?
— Да, подозревали. Но не были уверены, сумеем ли доказать.
— Вам бы следовало меня предупредить, — упрекнул его я.
— Я не полицейский, — ответил доктор Шоу.
— А кто же вы?
— Врач.
— Мне врач не нужен, — сказал я.
— Это еще неизвестно.
Тогда я посмотрел на Филпота и сказал:
— А вы что здесь делаете? Пришли меня судить,
председательствовать на моем процессе?
— Я всего лишь мировой судья
[39]
, — отозвался он. — А сюда
пришел как друг.
— Как мой друг? — удивился я.
— Как друг Элли, — ответил он.
Я ничего не понимал. Я вообще ничего не соображал, но
казался себе весьма важной персоной. Вокруг меня метались люди. Полиция и
врачи. Шоу и сам Филпот, такой почтенный и занятой человек. Вся процедура
допроса была настолько сложной, что я вконец запутался. Я очень устал.
Последнее время я стал ни с того ни с сего уставать и сразу засыпал…
А люди все приходили и уходили. Самые разные люди: адвокаты,
поверенные в делах, еще какой-то юрист и врачи. Несколько врачей. Они меня
раздражали своими вопросами, я не хотел им отвечать.
Один из них настойчиво спрашивал меня, хочу ли я
чего-нибудь. Я сказал, что хочу. Мне нужно только одно, сказал я: шариковая
ручка и побольше бумаги. Я хотел написать, как все произошло, как все
случилось. Я хотел объяснить, что я чувствовал, о чем думал. Чем больше я думал
о себе, тем больше мне казалось, что это будет интересно всем. Потому что я
человек незаурядный. Я по-настоящему яркая личность, совершившая очень дерзкие,
недоступные бездарям поступки.
Врачи — или кто-то один из них, — по-видимому, пришли к
выводу, что это неплохая мысль.
— Вы ведь всегда даете людям возможность сделать заявление?
Верно? — сказал я им — Так почему бы мне не изложить свое заявление в
письменной форме? И в один прекрасный день все сумеют его прочесть.
Они предоставили мне такую возможность. Но подолгу я писать
не мог. Я быстро уставал. Однажды я услышал, как кто-то произнес — «заниженное
чувство ответственности», если я ничего не путаю, как кто-то другой с ним не
согласился. Многое можно было услышать. Иногда они забывают, что их слушают.
Потом мне пришлось появиться в суде, и я потребовал, чтобы мне принесли мой
лучший костюм, потому что хотел произвести хорошее впечатление. Оказалось, за
мной уже давно следили. Те новые слуги. По-моему, их нанял и велел следить за
мной Липпинкот. Они узнали многое обо мне и Грете. Смешно, но после ее смерти я
почему-то о ней почти забыл… После того как я убил ее, она перестала меня
интересовать.
Я пытался вернуть себе то необыкновенное ощущение одержанной
победы, которое испытывал, когда задушил ее. Но почему-то никак не удавалось…
Однажды совершенно неожиданно ко мне привели мою мать. Она
стояла в дверях и смотрела на меня. Вид у нее был не такой тревожный, как
обычно. Скорее — грустный. Нам нечего было сказать друг другу.
— Я старалась, Майк, — только и сказала она, — изо всех сил
старалась оградить тебя от беды. Но ничего не получилось. Я всегда боялась, что
не получится.
— Ладно, мама, не стоит себя казнить. Ты ни в чем не
виновата. Я выбрал тот путь, какой хотел.
«Именно это и говорил Сэнтоникс», — вдруг пришло мне в
голову. Он тоже боялся за меня. И тоже не смог ничего сделать. Никто не мог
ничего сделать, кроме, наверное, меня самого… Не знаю, не убежден. Но время от
времени мне приходит на память день, когда Элли спросила у меня: «О чем ты
думаешь, когда вот так смотришь на меня?» И я ответил: «Как вот так?» Она
сказала: «Будто любишь меня». Наверное, я и вправду любил ее. Мог бы любить.
Она была такой ласковой, моя Элли, такой милой. Ее ждал Счастья свет… Главная
моя беда, наверное, в том, что я всегда был чересчур жадным. Жадным до всего, а
заполучить это все хотел даром, ничем себя не утруждая.
В тот день — помните? — когда я явился в Цыганское подворье
и встретил Элли, мы шли по дороге и столкнулись с Эстер. Она велела Элли уехать
из Подворья навсегда. Вот тогда мне и пришло в голову платить ей. Я понял, что
за деньги она готова на все. И стал давать ей деньги. А она принялась пугать
Элли, грозить ей, внушать чувство страха. Я решил, что, если Элли умрет от
шока, угрозы сочтут неоспоримой уликой. В тот первый день, теперь я знаю, я
уверен, Эстер и в самом деле испугалась. Она испугалась за Элли. Она
уговаривала ее уехать, забыть про Цыганское подворье, не иметь со мной ничего
общего. Я тогда этого не понял. Не поняла и Элли.
Может, Элли боялась меня? Вполне возможно, сама того не
сознавая. Она чувствовала, что ей что-то грозит, знала, что ее поджидает
опасность. И Сэнтоникс тоже чувствовал во мне зло, равно как и моя мать. Все
трое они, наверное, это угадывали. Элли угадывала, но не придавала этому
значения — никогда. Странно, все очень странно. Теперь-то я знаю, что мы были
счастливы вдвоем. Да, очень счастливы. Хорошо бы мне тогда это понимать… У
каждого есть шанс. Я же свой упустил.
