— Скажите, Нина, вы ведь давно в этом городе живете?
— Как родилась, так и живу, — вздохнула Нина, — хотела после школы уехать, так мама заболела. Потом замуж вышла, родила… Вот так и осталась здесь…
— Я сегодня такую вещь видела, — заговорила Надежда, осторожно подбирая слова, — три машины на кладбище ехали, цветов — море.
— А, так это со дня Катиной смерти сегодня десять лет стукнуло, — ответила Нина, — я тоже хотела пойти, да вот, дежурство оказалось. Катя Самохвалова, подружка моя, как раз в сентябре погибла. Вот отец ее и устроил поминание.
— А что же с ней случилось?
— Ой, там такая история… — Глаза у Нины загорелись в предвкушении рассказа. — Понимаете, мы все вместе в школе учились. И десять лет назад как раз в последний класс пошли. Катя среди нас, конечно, самая красивая была. У нее отец каким-то бизнесом занимался, как раз после окончания школы они переезжать собирались в Москву. Вот у меня, к примеру, мама медсестрой была, у других девчонок примерно то же самое, так сами понимаете, какая разница. Одета была Катюша как игрушка, да и внешность не подвела. У нее мать наполовину не то чеченка, не то грузинка, очень была красивая женщина, и Катя в нее пошла. Знаете, как говорят, про покойников плохого не говорят, так я душой кривить не стану. Катюша и правда хорошая была девчонка, перед нами не заносилась, не грубила, училась хорошо, со всеми ладила. Легкий у нее был характер, приветливый. Все ее любили — и ребята, и учителя…
— Но? — спросила Надежда. — Ведь было же какое-то «но», верно? Вы нарисовали такой образ светлый, и жизнь у девочки была такой безоблачной, так не бывает.
— Наверно, вы правы, так не бывает, — согласилась Нина. — Вот я сейчас думаю, Катя, она… она любила головы мальчишкам крутить. Даже и не так, какая девчонка хорошенькая этого не любит? Понимаете, ей нравилось, чтобы парней возле нее было много. Отец у нее не то чтобы строгий был, но говорил часто, что Кате никто здесь не компания, ну, чтобы она ни с кем в школе не крутила, потому что ни к чему это. У нее дорога другая. Это мы и сами видели, да только парни этого никак не хотели понять. Вились вокруг нее, а она вроде бы никого не отличала, всем улыбалась ласково, поговорит, посмеется.
— Ну так и что в этом плохого? — удивилась Надежда.
— Ну это может у вас в большом городе так принято, — зло сказала Нина, — а у нас надо сразу все тонкости прояснить. Если не собираешься с парнем дело иметь, так и скажи — отвали, мол, от меня по-хорошему. Он и уйдет. А если намеками да смешками, то парни только сильнее прилипнут, подумают, что их завлекают. Я сейчас думаю, что Катя ничего плохого не хотела, просто боялась одна остаться. Этому откажет, этому откажет, а потом и получится, как в старой песне пелось: «Все девчата с парнями, только я одна». И никому ведь не докажешь, что сама всех отвадила…
— Девчоночья точка зрения, — понимающе кивнула Надежда.
— Так мы ведь и были девчонками сопливыми, — согласилась Нина, — Кате едва семнадцать стукнуло, мне и того меньше… В общем, потихоньку все ребята от нее отстали, других девчонок нашли, осталось двое — Лешка Долгов и Павлик Зимин. Лешка хоть парень симпатичный был — волосы черные, зубы белые, на гитаре играл и пел здорово, но фамилия его очень ему подходила. Отца у него не было, мать уборщицей работала, да еще и попивала. Жили они в такой халупе, что даже стыдно мимо проходить было. Лешка, конечно, парень хулиганистый был, однако до десятого класса доучился. Математичка наша Елизавета Григорьевна его очень хвалила — способный, говорит, парень, непременно нужно в институт поступать. Славная была тетка, хоть и строгая, теперь уж померла давно…
Нина пригорюнилась, видно, воспоминания не радовали.
Надежда украдкой взглянула на часы — не рассчитывала, что разговор затянется так надолго, а теперь уж неудобно встать и уйти.
— Так что же случилось с Катей-то? — напомнила она.
— Ох, вот подошла к самому кошмару! — всхлипнула Нина. — Десять лет прошло, а как вспомню — мурашки по коже! Дело было в субботу, справляли мы в тот вечер день рождения у одной девчонки, Лиза ее звали, Лиза Тимофеева. Они с матерью на окраине жили в деревенском доме большом. Ну, погода тогда стояла хорошая, бабье лето, вот как сейчас. Лизка еще шутила, что в ее день погода всегда теплая, как по заказу.
Стол, конечно, накрыли в доме, у них комната большая была, а танцы устроили в беседке. Там вокруг дома сад большой, у Лизки дед какой-то специалист был крупный по сельскому хозяйству, пока он жив был, многие у него саженцы и семена брали.
Ну выпили, конечно. Хоть и немного, а запьянели. Мать-то Лизкина вина немного выставила, так ребята с собой принесли. Ну, на свежем воздухе проветрились, потанцевали, потом парочки разбежались по саду целоваться да обжиматься. Мамаша Лизкина стол накрыла да к соседке ушла.
В общем, уж не знаю, что там было, только Катя с Лешкой Долговым в тот вечер поссорилась. Может, он чего лишнего себе позволил, может, она его продинамила, в общем, поругались они. Я тогда с одним парнем была — так, ничего особенного. В общем, сидим мы на лавочке с задней стороны дома, смотрим — Катя бежит, вся растрепанная и в слезах. Я хотела к ней подойти, да Генка не дал, вцепился в меня как клещ.
Ну, посидели еще, а вечера-то прохладные, замерзла я совсем. Пошли мы в дом, ребята туда музыку перенесли, потому что в беседке темно и зябко. Смотрим — Лешка в углу сидит, чернее тучи, и пьет рюмку за рюмкой. А Катерина с Пашкой Зиминым отплясывает одна посредине комнаты. То быстрый танец — вся извивается, а медленный — так на него прямо виснет. Девчонки только плечами пожимают — что это на нее нашло, никогда так себя не вела.
Ну, однако, время уж позднее, все выпили, наплясались до упаду, нацеловались, пора и по домам. Я первая завелась тогда, потому как с Генкой этим неинтересно мне было. Пойду, говорю, домой спать. Ну, девчонки за мной потянулись. Лизка не удерживала, потому как насвинячили мы порядочно, а мать с нее слово взяла, что все чисто будет, так что ей еще убрать надо было.
Собрались мы, а тут Лешка подходит и говорит: «Катя, я тебя провожу!» А она так плечом дернула — не нуждаюсь, говорит, в провожатых, сама дойду, мне вон с Ниной по пути! Это со мной, значит. Ну ладно, Лешка говорит, а сам так смотрит зло: ты сама так решила, так ежели что — потом не обижайся. Мы и не поняли тогда, к чему он это сказал-то… А я так оглянулась — где же Пашка-то? Нет его рядом. Ну, думаю, и к лучшему, а то еще разодрались бы они с Лешкой.
Ну пошли мы втроем. Я-то хотела Генку отправить, чтобы с Катей поговорить — что у них стряслось-то? Так куда там, этот чурбан никаких намеков не понимает. Идем, Катерина молчит, только грустная она какая-то. Только и сказала, что не может дождаться, когда год пройдет, уехать отсюда, говорит, и не вспоминать про Козодоев никогда. Потом и говорит нам — идите, ребята, мне тут близко через лесочек, я сама дойду. Я не хотела — время позднее, давай, говорю, мы уж тебя до самого дома доведем. Генка тоже согласен был. А она ногой даже топнула — не маленькая, говорит, все меня учат, как жить, достали уже! И побежала по тропинке, до свидания и то не сказала.
