— Интересная история! — протянул капитан. — Чтобы Леха Семечкин добровольно отдал кому-то пять тысяч…
— Вот ей-богу не вру! — побожилась Фрося.
— Да верю я, верю, — с досадой ответил капитан, — ты вот что, если он явится, сразу мне сообщи. Только ему не говори, что я интересовался. Тут, Фрося, дело серьезное.
Фрося кивала на все его слова, как китайский болванчик.
В то, что это Леха Семечкин убил сторожа мебельной фабрики, Зеленушкин не верил — кишка, как говорится, тонка. Леху использовали втемную, чтобы не светиться в ресторане. И это капитану очень не нравилось — нежелательные свидетели, как известно, живут недолго.
Капитан Зеленушкин вышел из кассового зала в сильном расстройстве. Ниточка, по которой он надеялся выйти на убийцу сторожа, оборвалась. И была-то ниточка тоненькая, ненадежная, но другой у него на данный момент не имелось. Леха Семечкин пропал в неизвестном направлении, а он, Леха, был возможным свидетелем убийства злополучного сторожа. А от этого убийства тянулись нити и к убийству байкера Костоломова, над которым безуспешно работал капитан.
— Эй, мужик, стой! — раздался вдруг где-то совсем рядом негромкий голос.
Капитан остановился и завертел головой.
Никого поблизости вроде бы не было, и Зеленушкин решил уже, что голос ему померещился от переутомления и расстройства, и двинулся было дальше, но тут его снова окликнули:
— Стой, мужик! Говорят тебе, стой!
Голос был вполне реальный.
Капитан снова огляделся.
Он стоял возле неказистого здания вокзала, выкрашенного в канцелярский грязно-желтый цвет, с неаккуратно приляпанными к фасаду белыми колоннами. Возле входа в вокзал пышно цвели на клумбе георгины и астры и стояла свежевыкрашенная зеленая скамья. Вот из-под этой-то скамьи высунулась вдруг чумазая детская физиономия, и совсем неподходящий к ней хриплый голос спросил:
— Это ты Леху ищешь?
— Допустим, — уклончиво ответил капитан и сделал шаг вперед, чтобы отсечь мальчишке возможный путь к отступлению.
— Ты чё, мужик, поймать меня хочешь? — Мальчишка усмехнулся. — Много о себе думаешь! Меня не такие поймать пытались, при своих остались! Если насчет Лехи интересуешься — можно обсудить условия… информация продается…
— А ты кто? — поинтересовался Зеленушкин.
— Гриб в пальто! А тебе это зачем?
— Да так, из чистого интереса! — Капитан пожал плечами.
— Если из чистого интереса, то я — Мишка-Воробей.
— И какие же твои условия, Мишка-Воробей?
— Триста сорок рублей девяносто копеек!
— Во как! Откуда же такая исключительная точность?
— А вот смотри: две бутылки колы, три пирожка с капустой. — Мишка перечислял, загибая пальцы. — Чипсы с сыром, мороженое «Бомба» и еще жвачку на десерт…
— Ну ты молодец! — одобрил капитан. — Точно знаешь, к чему стремиться! Есть у тебя цель в жизни!
— Ну так что — принимаешь мои условия?
— А ты точно знаешь, где сейчас Леха? Может, ты меня разводишь, как лоха последнего.
— Зуб даю.
— А что тебе зуб? У тебя сейчас эти выпадут, а завтра новые вырастут…
— Ну я тебя на место отведу, там и рассчитаешься!
— Идет! — Капитан шагнул к Мишке.
— Эй, мужик, руки прочь от свободной Африки! Держи дистанцию два корпуса, если не хочешь попасть в аварию!
— Ишь ты какой! — усмехнулся Зеленушкин и пошел за мальчишкой, соблюдая дистанцию.
Тот провел его за здание вокзала, мимо водокачки, вдоль запасных путей и подвел к заколоченному пакгаузу.
— Вон тут он прячется! — Мишка показал капитану неприметную дверку в стене пакгауза. — Гони монету!
Зеленушкин достал кошелек, но в последний момент подозрительно взглянул на своего провожатого:
— Эй, а что это ты его заложил? Ты же вроде нормальный пацан, а у нормальных пацанов стучать не положено!
— Ага. — Мишка набычился. — А Леха мне уши надрал, а потом собаке моей лапу камнем зашиб! И вообще, здесь моя берлога, а он меня отсюда прогнал! Осуществил это… рейдерский захват недвижимости!
— Ясно! — Зеленушкин протянул мальчишке деньги, добавив к условленной сумме еще пару сотен. Хоть и жалко было денег, но парень уж больно худой, пускай подкормится маленько.
Мишка тут же исчез, как сквозь землю провалился.
Капитан огляделся, нашел пустой ящик из-под пива, поставил его рядом с дверью пакгауза, уселся на него, подставив лицо ласковому осеннему солнышку, и приготовился к длительному ожиданию.
Ждать капитан умел.
Его научили этому долгие годы работы в милиции, часы, проведенные в засаде, когда от его выдержки и хладнокровия зависел успех операции.
Впрочем, на этот раз особенно долго ждать не пришлось.
Не прошло и часа, как дверь пакгауза скрипнула, и из нее выбрался Леха Семечкин.
Леха и в лучшие свои времена не отличался опрятностью и внешним лоском, но теперь, после ночи, проведенной в пакгаузе, он выглядел как последний бомж. Одежда была перемазана глиной и угольной пылью, в волосах торчала солома.
Леха опасливо оглядывался по сторонам, когда на его плечо легла тяжелая рука закона.
На самом деле рука была не слишком тяжелая, но крепкая и уверенная, с короткими, желтыми от никотина ногтями. Это была рука капитана Зеленушкина.
— Я ничего не видел, ничего не знаю и вообще не был на той фабрике! — заверещал Леха и попытался дать деру, но капитан вцепился в его воротник и, прижав Леху к стене пакгауза, строго произнес:
— Не сбежишь, Семечкин! Пакгауз оцеплен!
Леха извернулся, взглянул на капитана, и на его лице проступило явное облегчение.
— Так это милиция, что ли?
— Совершенно верно, милиция! Капитан Зеленушкин! — И капитан сунул под нос Лехе удостоверение.
— Ох, а я-то испугался…
— Ох, а я-то испугался…
Первый раз в жизни капитан Зеленушкин видел, чтобы задержанный испытывал при виде милиции такое облегчение.
— Я-то испугался… — повторил Семечкин. — Я думал, это он меня нашел…
— Он? — переспросил капитан. — Кто такой он?
Леха прикусил язык, да слово — не воробей, вылетело — не поймаешь.
— Колись, Семечкин! — потребовал капитан. — От кого ты прячешься? Кто тебя ищет? И что случилось на фабрике?
— На какой фабрике? Ничего не знаю ни про какую фабрику! — заюлил Семечкин.
— Ты же сам только что сказал, что не был на той фабрике, значит, знаешь, о чем речь!
