– Не может быть! – прошептала Надежда. – Или у меня крыша едет, или… какой же великий мастер ее создал!
– Сказано же тебе – по ассирийским представлениям, божество живет в собственном изображении, в статуе, – усмехнулась тетя Вася.
– Не морочьте мне голову, ведь этого не может быть! – возмутилась Надежда.
– На твоем месте я бы поостереглась это утверждать, находясь в святилище богини, – заявила тетя Вася, – а впрочем, я к ней претензий не имею, меня интересуют таблички, – она окликнула Шошу и отошла в сторону.
Надежда еще раз поглядела на богиню. В неровном мерцающем свете светильников ей показалось, что львиная голова чуть шевельнулась и подмигнула ей. Надежде вдруг захотелось перекреститься.
«Вообще-то, я тоже к богине претензий не имею, – в панике подумала она, – я тут человек случайный…»
Слава Таракан внезапно нырнул под малиновое покрывало, свисавшее тяжелыми складками за алтарем, и Надежда устремилась за ним. Там они обнаружили дверцу, естественно, запертую. Но для Славы, как уже говорилось, замки не были проблемой.
– Слушай, да у тебя талант! – искренне восхитилась Надежда, она вообще любила смотреть, как кто-то отлично делает свое дело.
За дверцей находилась маленькая комнатка, за ней – еще одна, тоже запертая на огромный амбарный замок.
– Что тут у вас? – заглянул Шоша за занавеску.
Надежда неторопливо оглядела первую комнатку.
– Могу вас поздравить – мы попали в святая святых: это рабочий кабинет вашего Великого Жреца! – заявила она.
В комнате еле помещались простой стол и стул. Стол когда-то был письменным, у него еще сохранились ящики. Надежда выдвинула первый ящик и увидела коробку из-под печенья «Мечта». В коробке лежало вовсе не печенье, а пакетики с сушеными травами. Открыв наугад один пакетик, Надежда принюхалась. Пахло чем-то сладким и одуряющим.
– Э, ребята, да он вас тут наркотиками окуривал! – протянула она.
– Дайте сюда! – протянул руку Шоша.
– Спокойно, милый, – Надежда отвела его руку, – доверься мне. Мы ему такой спектакль устроим – любо-дорого посмотреть! Не все же Жрецу перед вами лицедействовать!
Шоша нехотя согласился. Надежда вынула принесенные с собой вещи и заменила ими пакетики с травами. В другом ящике она нашла флягу с темной жидкостью, на вид напоминавшей все тот же бальзам Биттнера.
Но эта жидкость пахла противно и даже как-то… опасно. Надежда попросила Славу вылить ее где-нибудь подальше от святилища. Во фляжку она налила принесенного с собой коньяку, порадовавшись своей прозорливости – хороша бы она была, взяв с собой только совершенно прозрачную водку, добавила еще бальзама Биттнера – не пропадать же добру, а для верности еще и растворила в получившейся бурде шесть таблеток «Белатоминала». Матери его выписали когда-то, в незапамятные времена, непонятно от какой болезни, и Надежда знала только, что, приняв на ночь это лекарство, мать очень скоро засыпала.
Неизвестно, давал ли Жрец эту жидкость кому-то или сам «принимал» – для настроения и куража, но, надо думать, не помрет он от такого коктейля, а так, только слегка обалдеет.
На столе стоял магнитофон, и, с опаской включив его, Надежда услышала рев голодного льва.
– В зоопарке записывал он, видно, вашу богиню, – усмехнулась она, – а что, зоопарк тут близко…
Шоша только скрипнул зубами.
– А мы вот что сделаем, – Надежда оглянулась на мощные динамики, – мы вместо львицы попросим тетю Васю выступить! Кстати, а где тетка?
Все оглянулись по сторонам, но в комнатке тети Васи не было. Выскочили в помещение святилища – старуха куда-то исчезла, словно испарилась. Надежда с подозрением поглядела на золотую богиню. Та ответила ей злобным взглядом, и Надежда невольно поежилась.
Старуху отыскали в другой комнате, куда вел вход из коридора. В комнате этой была кучами сложена всякая дрянь – старые швабры, какие-то железяки, и среди этого безобразия на полу сидела тетя Вася и самозабвенно перебирала глиняные таблички в открытом ящике.
– Я их нашла! – Она подняла к Надежде совершенно обалдевшее от счастья лицо. – Вот они, все тут – пять клинописных табличек и девять оттисков с ассирийских печатей! Все в целости и сохранности. – И она любовно погладила таблички.
– Тетя Вася, – сказала Надежда как можно строже, – сейчас не время! Возьмите себя в руки! От вас требуется выступить по радио.
Тетя Вася вздохнула и поднялась с колен с помощью Шоши.
– Есть такое слово – «надо»! – обреченно произнесла она.
В «кабинете» она ознакомилась с магнитофоном и согласилась с планом Надежды.
Слава Таракан не принимал участия в их приготовлениях. Он все терся у другой двери и пытался открыть амбарный замок. Однако тот не поддавался, а сбить его Надежда ему не разрешила. Слава еще раз внимательно обследовал дверь и обнаружил крошечное оконце, которое так плотно закрывалось деревянной планкой, что с первого взгляда было невозможно различить, есть ли там оконце или просто планка на стену набита. Слава с минуту поколдовал над планкой, и она отодвинулась. В помещении, обнаружившемся за этим окошком, царила кромешная тьма, ничего нельзя было разглядеть. Надежда придвинулась ближе, и в нос ей пахнула жуткая вонь немытого нездорового тела. Кроме того, послышался чей-то жуткий храп.
– Кто бы там ни был, выйти оттуда он точно сам не сможет. – Надя показала всем на замок. – Так что пока оставим все, как есть.
На северной окраине Петербурга осталось не очень много пустырей, еще не занятых строительными компаниями – безумные цены на недвижимость подстегивают строительный бум.
Но то место, где Киргиз назначил наконец встречу Великому Жрецу, главарю загадочной ассирийской группировки, в одночасье уничтожившей верхушку всех остальных криминальных кланов города, то место, где должна была состояться «сделка века», обмен самой крупной партии наркотиков, попавшей в город за последние годы, на деньги, – это место пока еще не приглянулось никому из застройщиков. Этот пустырь был расположен слишком далеко от действующей станции метро, к нему не подходили основные транспортные артерии.
Когда-то, еще в эпоху «развитого социализма», на краю этого пустыря начали строить какое-то огромное здание. Жители окрестных районов спорили, что это будет такое – то ли новый корпус железнодорожного института, то ли завод лакокрасочных изделий, но постепенно эти споры затихли, потому что затихла и сама стройка, превратившись в традиционный советский долгострой.
Несколько лет среди недостроенных бетонных конструкций копошились унылые работяги, изображая трудовой процесс и закапывая в землю очередные миллионы рублей. Потом и эта вялая активность сошла на нет, а еще через несколько лет завертелось колесо перестройки, и те же жители окрестных домов, выгуливая на пустыре собак и поглядывая на мрачную бетонную громаду, стали говорить друг другу, что этот недострой – дело рук новой власти, причем, что удивительно, и сами в это поверили.
