Подготовив аппаратуру, он набрал домашний номер Аветисова.
Николай Афанасьевич Аветисов снял трубку и услышал странный механический голос, лишенный человеческой выразительности, холодный, звенящий. Невозможно даже понять, мужской или женский.
— Я звоню по поводу известной тебе папки.
— Какой папки? Кто это говорит?
— Ты знаешь, кто это говорит, — в механическом голосе, несмотря на его невыразительность, появились издевательские нотки, — и прекрасно знаешь, какую папку я имею в виду.
— Я ничего не знаю! — на какую-то ничтожную долю секунды у Аветисова потемнело в глазах.
— Ты все прекрасно понимаешь. Ты пытался мне угрожать, но это в прошлом. У тебя больше нет папки.
— Что?! — Аветисов похолодел.
— Что слышал. Тебе что-нибудь говорит фамилия Растудыкин? Василий Васильевич Растудыкин? А деревня Запечье Ленинградской области тебе знакома?
После этих слов в трубке раздался холодный механический смех, напомнивший Аветисову культовый фильм шестидесятых годов «Фантомас», сменившийся короткими гудками отбоя.
Леня отставил телефон и повернулся к своей напарнице.
— Это был выстрел наудачу. Если я ошибся и Аветисов прятал папку в другом месте, придется начинать все сначала. Но если папка спрятана действительно в этой забытой богом деревне, он сейчас же бросится проверять ее. И обязательно перепрячет — ведь раз мы узнали про Растудыкина, место перестало быть надежным. Хорошо, что в эту чертову деревню ведет одна-единственная дорога.
По просьбе Маркиза его приятель Ухо дежурил у парадной, где жил Аветисов. Через некоторое время он сообщил, что объект выехал из дома.
Операция «Запечье» вошла в свою решающую стадию.
Лола сосредоточенно потрудилась над своим образом. Театральный опыт не пропал даром, и через час из зеркала на нее смотрела разбитная деревенская деваха с веселым блудливым взглядом и румянцем во всю щеку. Традиционный теплый полушерстяной платок в немыслимо ярких цветах и длинный фиолетовый китайский пуховик окончательно довершили образ.
Леня переоделся в свой «театральный» костюм, и они выехали на место проведения операции.
Маркиз высадил Лолу на дороге, вытащил из багажника мешок и поехал ближе к городу, где спрятал машину в кустах и устроил засаду. От Уха, сопровождавшего автомобиль Аветисова, поступили сведения, что объект вырулил на проселок, ведущий к деревне Запечье.
Если бы дело происходило весной или осенью, то для того, чтобы посетить деревню Запечье, Аветисову понадобился бы гусеничный трактор, потому что по такой грязи даже джип не пройдет. Но сейчас был конец февраля, сильной метели не наблюдалось примерно с неделю, так что местные успели утоптать дорогу.
Лола уселась на свой мешок и приготовилась к длительному ожиданию.
Дорога была не очень оживленной — за час по ней проехали две-три машины. Один из проезжавших водителей остановился возле симпатичной молодки и предложил подвезти ее до города.
— Ой, дяденька, — затараторила Лола, изображая деревенскую простушку, — я Ваську жду, скоро Васька с Тоськой здесь поедут, я с ними договоривши, они меня забрать обещавши, так что я уж их буду дожидаться…
— Ну, как хочешь, — водитель махнул рукой и уехал.
Лола здорово замерзла. Несмотря на три свитера, которые она надела под пуховик, чтобы казаться толще, холод пробрался к ее телу. Она последними словами ругала Маркиза с его завиральными идеями и уже решила плюнуть на операцию, остановить первую машину, которая поедет в сторону города, и уехать с этой проклятой дороги. Единственным, о чем она сейчас мечтала, была горячая ванна.
Вдали показалась направляющаяся к городу машина.
Лола выскочила на середину дороги и замахала руками. Водитель затормозил — на узкой дороге Лола в необъятном пуховике и ее огромный мешок представляли серьезное препятствие.
Лола бросила взгляд на машину, прочитала ее номера и облегченно вздохнула — это была «Тойота» Аветисова.
— Ну, чего тебе, чего тебе надо? — недовольно пробурчал средних лет мужчина, выглянув в окошко машины.
— Дяденька, мне бы до города, как бы мне до города добраться, до города меня не подвезешь? А я заплачу, я разве не понимаю, бензин же он дорог, он же ой как подорожавши, это же страшное дело! — тараторила Лола, надвигаясь на водителя удачно выпирающим из пуховика бюстом.
Аветисов поморщился: ему явно не хотелось сажать в свою чистую, аккуратную машину деревенскую девку с ее мешком, которая явно наследит в салоне, напачкает, натащит мокрого снега…
А Лола не унималась:
— Дяденька, я тут на дороге уж который час торчу, вся уж перемерзла, вся окоченела, еще немножко и вовсе заболею, а у меня в мешке кабанчик, в город его надо, такой кабанчик жирненький, прямо объедение, а никто по дороге-то не едет, а я уж так замерзла, так замерзла, мочи нет! Ну подвези до города, а я тебе заплачу!
Румяные щеки девахи внушали сомнение в том, что она находится на грани замерзания, но мешок удачно перегородил проезжую часть, а сама красотка навалилась на крыло машины и не думала сдаваться…
Аветисов тяжело вздохнул и решил смириться с запачканным салоном, лишь бы скорее добраться до города.
— Ладно, черт с тобой, садись!
Он выбрался из машины и открыл багажник. Лола ловко подхватила мешок и как пушинку забросила его внутрь, при этом внимательным наметанным взглядом окинула содержимое багажника и убедилась, что там нет ничего, кроме запасного колеса. Затем она взгромоздилась на переднее сиденье рядом с водителем, устроилась поудобнее и посыпала словами:
— Такой кабанчик, это же уму непостижимо! Умный, прямо как депутат какой! Ежели где лежит что съедобное — так обязательно исхитрится и сопрет! Ну чисто депутат! Как его резали — так я прямо плакала, прямо даже слезами заливалась, так жалко! До чего умный, прямо уму непостижимо, я и думать не думала, что такие умные кабанчики бывают! А ел сколько — это страшное дело! Говорю же — чисто депутат!
Аветисов недовольно покосился на разговорчивую попутчицу: так ведь и будет молоть языком до самого города!
— Ты бы вздремнула, родная! — посоветовал он не без задней мысли. — Устала, небось, кабанчика своего тащить! Да и на морозе сколько простояла…
— Своя ноша не тянет! — выдала Лола свежую философскую сентенцию. — Не волнуйся, дяденька, мы привычные! Да и кабанчик-то, он разве ж тяжелый? Он вовсе не тяжелый! В нем и центнера-то нету! Килограмм восемьдесят, не больше. Ну, может, девяносто — как вот ты примерно… А я ведь знаю, когда за рулем, всегда в сон клонит, вот и надо разговором отвлекать, чтоб не клонило. Мне и Васька, свояк мой, Тоськин муж, когда я с ним еду, завсегда говорит: «Ты, Нюрка, мне чего-нибудь бухти, а то я засну, и мы в канаву сверзимся, а так ты чего-нибудь мелешь, я и не засну…»
