Тетушка Матильда была ужасно говорлива. Она всегда
радовалась приезду своего внучатого племянника, да и сэр Стэффорд тоже любил
иногда пообщаться с ней, однако теперь не вполне понимал, с чего вдруг ему
захотелось к ней съездить. И почему это ему вспомнились фамильные портреты?
Может быть, потому, что среди них был портрет его сестры Памелы, написанный
двадцать лет назад одним из лучших художников того времени? Ему захотелось
снова увидеть этот портрет и рассмотреть его повнимательнее: проверить,
насколько сильно сходство между сестрой и той незнакомкой, что столь
возмутительным образом нарушила привычный уклад его жизни.
С некоторым раздражением он снова взял программу концерта и
стал напевать нацарапанную карандашом мелодию. Тум-тум, ти-тум… и вдруг до него
дошло: это была тема Зигфрида, мелодия его рожка. «Юный Зигфрид» – так вчера
сказала ему эта женщина; не то чтобы именно ему, ее слова вроде бы никому
конкретно не предназначались и ничего не означали, поскольку относились к
только что отзвучавшей музыке. И мелодия в программке тоже была обозначена
музыкальными значками. Юный Зигфрид. Вероятно, это должно что-нибудь значить.
Ладно, может быть, все прояснится позже. Юный Зигфрид. Что же это значит, черт
побери? Почему и как, когда и что? Чепуха! Сплошные вопросы.
Он набрал номер тетушки Матильды.
– Ну конечно же, Стэффи, милый, будет чудесно, если ты
приедешь! Садись на поезд, который отходит в половине пятого. Знаешь, он все
еще ходит, но прибывает сюда на полтора часа позже и позже отходит из
Паддингтона: в пять пятнадцать. И это, я полагаю, они называют улучшением
работы железных дорог. Останавливается у каждого столба. Ну ладно. Хорас тебя
встретит.
– Значит, он еще здесь?
– Конечно, здесь.
– Ну да, разумеется, – сказал сэр Стэффорд Най.
Хорас, служивший когда-то конюхом, со временем ставший
кучером, а потом и шофером, по-видимому, и сейчас продолжает сидеть за рулем.
«Ему, должно быть, не меньше восьмидесяти», – подумал сэр
Стэффорд и улыбнулся.
Глава 6
Портрет дамы
– Дорогой, ты очень мило выглядишь, загорел! – воскликнула
тетка Матильда, окидывая его оценивающим взглядом. – Видимо, благодаря
Малайзии; если не ошибаюсь, ты ведь именно там был? Или это был Сиам или
Таиланд? Все эти названия так часто меняются, что всего и не упомнить. Во
всяком случае, это был не Вьетнам, правда ведь? Знаешь, мне совершенно не
нравится этот Вьетнам, я совсем запуталась: Северный Вьетнам, Южный Вьетнам,
Вьетконг и все такое прочее, и все они хотят воевать друг с другом, и никто не
желает остановиться. Нет чтобы съездить в Париж или куда там еще, посидеть за
столом и разумно все решить. Как ты считаешь, милый, я тут подумала, и, по-моему,
это решило бы проблему: не устроить ли побольше футбольных полей, и пусть они
все там собираются и дерутся друг с другом, но без этих смертоносных штуковин,
без этого ужасного напалма. Я имею в виду, пусть просто толкают и пинают друг
друга и все такое. Это понравится и им самим, и всем вокруг, и даже можно брать
входную плату с тех, кто захочет прийти и посмотреть, как они дерутся. Мы
просто не понимаем, что людям нужно давать то, чего они хотят на самом деле.
– Прекрасная идея, – улыбнулся сэр Стэффорд Най, целуя ее
благоухающую духами бледно-розовую морщинистую щеку. – А как вы поживаете,
дорогая тетушка?
– Ну, я стара, – заявила леди Матильда Клекхитон. – Да, я
стара. Конечно, ты не знаешь, что такое старость. Не одно, так другое: то
ревматизм, то артрит, то эта гадкая астма, то ангина, а то колено подвернешь.
Вечно что-нибудь не так. Нет, ничего страшного нет, и тем не менее. Почему ты
приехал ко мне, милый?
Сэра Стэффорда несколько ошеломила прямота вопроса.
– Я всегда навещаю вас после заграничных поездок.
– Тебе придется пересесть на стул поближе, – сказала тетка
Матильда. – Со времени твоего прошлого визита я стала немного хуже слышать. Ты
какой-то не такой… Почему?
– Потому что я загорел, вы ведь сами сказали.
– Чепуха, я вовсе не об этом. Неужели у тебя наконец-таки
появилась девушка?
– Девушка?
– Я всегда чувствовала, что когда-то это произойдет. Вся
беда в том, что у тебя слишком развито чувство юмора.
– Почему же вы так думаете?
– Так про тебя говорят. Да, говорят. Видишь ли, твое чувство
юмора мешает и твоей карьере. Знаешь, ты ведь связан со всеми этими дипломатами
и политиками, этими так называемыми молодыми государственными деятелями, а
также старшими и средними, да еще со всеми этими партиями. Вообще-то я думаю,
что незачем иметь так много партий, а главное – эти ужасные, ужасные
лейбористы! – Она гордо вскинула свою консервативную голову. – Когда я была
девочкой, никаких лейбористов и в помине не было, никто знать не знал, что это
такое, сказали бы, что это чепуха. Жаль, что теперь это не чепуха. Еще, конечно
же, есть либералы, но они ужасно глупы. А эти тори, или консерваторы, как они
опять себя называют?
– А с ними-то что не так? – улыбнувшись, поинтересовался
Стэффорд Най.
– Слишком много серьезных женщин, поэтому им не хватает,
знаешь ли, живости.
– Ну что ты, в наши дни ни одна политическая партия особенно
не стремится к живости.
– Вот именно, – сказала тетка Матильда. – И вот тут-то,
конечно же, ты ведешь себя неправильно. Ты хочешь внести немного веселья,
хочешь немного позабавиться и поэтому немного подшучиваешь над людьми, а им
это, естественно, не нравится. Они говорят: «Ты несерьезный молодой человек».
Сэр Стэффорд Най рассмеялся. Его взгляд блуждал по стенам
комнаты.
– Куда ты смотришь? – спросила леди Матильда.
– На ваши картины.
– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я их продала? Похоже, теперь
все продают свои картины. Старый лорд Грэмпион, ты его знаешь, продал своих
Тернеров, а также несколько портретов предков. И Джеффри Голдман продал всех
своих прелестных лошадей – по-моему, работы Стаббса? Что-то в этом роде. А
какие деньги за них дают! Но я-то не хочу продавать свои картины. Я их люблю.
Почти все картины в этой комнате мне по-настоящему дороги, потому что это предки.
Я знаю, что предки теперь никому не нужны, ну и пусть, значит, я старомодна.
Мне нравятся предки. Я имею в виду, мои собственные. На кого ты там смотришь?
На Памелу?
– Да. На днях я ее вспоминал.
– Просто поразительно, как вы похожи! Даже больше, чем
близнецы, хотя говорят, что разнополые близнецы не могут быть абсолютно похожи,
если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Тогда Шекспир, должно быть, ошибался, когда писал про
Виолу и Себастьяна.
