– Но ведь просто брат и сестра могут быть похожи друг на
друга, правда? Вы с Памелой всегда были очень похожи, я хочу сказать, внешне.
– Только внешне? А по характеру?
– Ни в малейшей мере, вот что самое удивительное. Но,
конечно же, у тебя и у Памелы есть то, что я называю фамильным лицом – не Наев,
а Болдуин-Уайтов.
Когда дело доходило до обсуждения генеалогии, сэр Стэффорд
Най был не в силах тягаться со своей тетушкой.
– Я всегда считала, что вы с Памелой пошли в Алексу, –
продолжала она.
– Алекса – это которая?
– Твоя прапра… по-моему, еще одно пра, прабабка, кажется,
венгерка, то ли графиня, то ли баронесса или что-то в этом роде. Твой
прапрапрапрадед влюбился в нее, когда работал в посольстве в Вене. Да, точно,
она была венгеркой. Очень спортивная. Венгры – они очень спортивные. Она любила
охотиться верхом, великолепно держалась в седле.
– У вас есть ее портрет?
– На первой площадке лестницы, прямо над ступенями, немного
вправо.
– Перед сном обязательно взгляну.
– Может быть, ты сейчас сходишь, а потом мы о ней поговорим.
– Хорошо, если вы так хотите.
Он улыбнулся ей, выбежал из комнаты и поспешил вверх по
лестнице. Да, у старой Матильды острый глаз: это то самое лицо, которое он
видел и запомнил. Запомнил не потому, что оно было похоже на его собственное,
даже не потому, что оно похоже на лицо Памелы, но из-за еще более близкого
сходства с этим портретом. Красивая девушка, которую привез домой посол, его
прапрапрапрадед, если хватает этих «пра»: тетка Матильда никогда не
удовольствовалась лишь несколькими. Ей было лет двадцать, она была отважной
девушкой, великолепной наездницей; она божественно танцевала, и в нее
влюблялись мужчины. Но она была верна, так всегда говорили, прапрапрапрадеду,
весьма надежному и здравомыслящему служащему дипломатического корпуса. Она
отправлялась вместе с ним в заграничные посольства, и возвращалась, и рожала
детей – насколько он помнил, троих или четверых. От одного из этих детей ее
лицо, ее нос, поворот головы унаследовали он и его сестра Памела. Он подумал: а
эта молодая женщина, которая одурманила его снотворным и уговорила одолжить ей
плащ, которая заявила, что ей угрожает смертельная опасность, если он не
сделает того, о чем она просит, эта женщина – не может ли она быть его
пятиюродной или шестиюродной сестрой, связанной семейными узами с дамой на
портрете, перед которым он сейчас стоит? Что ж, может быть. Возможно, их предки
одной и той же национальности. Во всяком случае, их лица весьма схожи. Как
прямо она сидела в опере, каким безупречным был ее профиль с изящным, с
горбинкой носом. И аура, исходящая от нее…
– Ну что, нашел? – осведомилась тетка Матильда, когда
племянник вернулся в белую гостиную, как обычно называли эту комнату. – Не
правда ли, интересное лицо?
– Да, и довольно красивое.
– Гораздо лучше иметь интересное лицо, нежели красивое. Но
ведь ты же не был в Венгрии или Австрии? Ты ведь не мог встретить в Малайзии
кого-то похожего на нее? Такая женщина не стала бы сидеть за круглым столом и
делать пометки, или править доклады, или заниматься чем-нибудь подобным. Все
считали ее сумасбродным созданием: прекрасные манеры и все такое, но дикая, как
дикая птица. Она не ведала опасности.
– Откуда вы столько знаете о ней?
– Да, действительно, мы жили в разное время, я родилась
через несколько лет после ее смерти. И тем не менее она меня всегда
интересовала. Она была самой настоящей авантюристкой. О ней рассказывали очень
странные истории, о ней и о делах, в которых она была замешана.
– А как на это реагировал мой прапрапрапрадед?
– Думаю, он был ужасно обеспокоен всем этим, – сказала леди
Матильда. – Однако, говорят, он очень ее любил. Кстати, Стэффи, ты читал
«Узника Зенды»?
– «Узник Зенды»? Что-то очень знакомое.
– Ну конечно же, это название книги.
– Да-да, я понимаю.
– Полагаю, ты не мог ее читать в детстве. Но в мое время
девочки-подростки были просто без ума от этой книги – первой прочитанной книги
о любви. Мы были без ума не от поп-музыки и не от «Битлз», а от романтической
любви, описанной в этой книге. Во времена моей юности нам не разрешали читать
романы, во всяком случае утром, разве что только после обеда.
– Что за странные правила, – заметил сэр Стэффорд. – Почему
читать романы можно не утром, а только вечером?
– Видишь ли, утром девочкам полагалось заниматься чем-то
полезным: поливать цветы или чистить серебряные рамки для фотографий, выполнять
возложенные на нас обязанности, заниматься с гувернанткой и так далее. А после
обеда нам разрешалось почитать, и «Узник Зенды» обычно оказывался первым
попавшим в наши руки романом.
– Наверное, очень хорошая, респектабельная книга, не правда
ли? Кажется, я что-то припоминаю… Может быть, я ее и читал. Я полагаю, там все
очень невинно и наверняка не слишком много секса?
– Конечно нет. Ни о каком сексе не могло быть и речи. Мы
читали героические романы. «Узник Зенды» – изумительная, романтичная повесть.
Все девочки поголовно были влюблены в главного героя, Рудольфа Рассендилла.
– Кажется, это имя мне тоже знакомо. Немного напыщенное,
правда?
– Лично мне оно до сих пор кажется очень романтичным. Мне
было тогда лет двенадцать. Я вспомнила об этом, пока ты ходил взглянуть на тот
портрет. Принцесса Флавия, – добавила она.
Стэффорд Най улыбнулся.
– Вы помолодели, порозовели и выглядите очень
сентиментальной, – сказал он.
– Именно так я себя и чувствую. Нынешним девушкам такие
чувства неведомы. Они впадают в экстаз от влюбленности и падают в обморок,
когда кто-нибудь бренчит на гитаре или распевает во все горло, но они
совершенно несентиментальны. Но я влюбилась не в Рудольфа Рассендилла, а в его
двойника.
– У него был двойник?
– Был. Король Руритании.
– Ах да, ну конечно же, теперь мне понятно, откуда пошло
слово «Руритания», которое я то и дело слышу. Да, по-моему, я точно это читал.
Рудольф Рассендилл, приближенный короля Руритании, влюбился в принцессу Флавию,
с которой король был официально обручен.
Леди Матильда несколько раз тягостно вздохнула:
– Да. Рудольф Рассендилл унаследовал рыжие волосы от своей
прабабки, и в одном из эпизодов книги он кланяется ее портрету и говорит о…
имени я уже не помню… о графине Амелии, или что-то в этом роде, от которой он
унаследовал свою внешность и все остальное. Поэтому, глядя на тебя, я вспомнила
Рудольфа Рассендилла, а ты пошел посмотреть на портрет дамы, которая могла быть
твоей прабабкой, и проверить, не напоминает ли она тебе кого-то. Значит, у тебя
роман, не так ли?
