– Гастролер? Почему непременно гастролер? – уточнил Василий Макарович.
– Ну, свой вряд ли из-за такой ерунды пошел бы на мокрое дело…
– Из-за ерунды? А почему ты думаешь из-за ерунды?
– Так продавщица сказала, что за весь день у них появилось всего несколько покупателей, так что денег в кассе было всего ничего.
– А больше из магазина ничего не пропало?
– Вроде ничего… – Зубчик замялся. – Попугай еще пропал. Да видно, сам улетел – клетку случайно открыли, вот он и воспользовался ситуацией.
– Так сказать, УДО… – задумчиво проговорил Василий Макарович.
– Да не удод, а попугай! – поправил его Зубчик.
– Да нет, я говорю – попугай освободился по УДО, то есть условно-досрочному освобождению! А что с орудием убийства?
– Ничего, – вздохнул Зубчик, – никаких отпечатков пальцев на молотке не обнаружено.
– Никаких? – удивленно переспросил Василий Макарович. – Значит, убийца либо действовал в перчатках, либо тщательно протер ручку после дела… А сам-то молоток опознали?
– Нет, продавщица сказала, что у них в магазине такого вроде бы не было.
Василий Макарович поблагодарил коллегу и решил, что нужно самому осмотреть место происшествия.
Зоологический магазин «Собачья жизнь» располагался тут же, на Васильевском острове – на углу Малого проспекта и Двенадцатой линии.
Дверь магазина была опечатана.
Дядя Вася прошелся по тротуару, поглядел на витрину.
Здесь были выставлены птичьи клетки, сумки-переноски для кошек и маленьких собачек, кормушки, когтеточки и прочие товары для домашних любимцев. Вдруг он заметил в глубине помещения какое-то движение. Дядя Вася прижался лицом к витрине, но больше ничего не увидел. Тогда он вошел под арку и вскоре нашел заднюю дверь магазина. На эту дверь тоже наклеили бумажку с фиолетовой печатью, но она оказалась отклеена с одной стороны, а сама дверь не заперта. Василий Макарович осторожно, стараясь не скрипеть петлями, приоткрыл дверь и проскользнул внутрь магазина.
Привыкнув к полутьме, он двинулся вперед и вскоре заметил сутулую женскую фигуру.
– Эй, кто здесь хозяйничает?! – сурово окликнул Куликов таинственную незнакомку.
Та испуганно вскрикнула, бросилась наутек, но тут же споткнулась о мешок с кошачьим кормом и упала.
Василий Макарович подскочил к ней и помог подняться.
Перед ним стояла бледная, перепуганная особа лет пятидесяти, в выцветшем сатиновом халате некогда синего цвета. Руки у нее тряслись от страха, а зубы выбивали дробь, как барабан перед исполнением смертельного номера.
– Не убивайте меня! – взмолилась она, в ужасе глядя на Куликова. – Берите все что угодно, только не убивайте!
– Да что вы, женщина, вообразили? – удивленно проговорил Василий Макарович. – За кого вы меня приняли? Я вообще-то бывший сотрудник милиции, а сейчас частный детектив! – И он предъявил ей свое удостоверение.
Увидев удостоверение и разглядев добродушное дяди-Васино лицо, женщина успокоилась, даже перестала стучать зубами.
Убедившись, что опасность миновала, дядя Вася посуровел и спросил незнакомку:
– А вот вы кто такая и по какому праву находитесь в помещении, опечатанном милицией?
На этот раз, кажется, женщина собралась плакать.
– Отставить! – строго прикрикнул на нее Василий Макарович, который, как большинство мужчин, совершенно не переносил женских слез.
Строгость подействовала: женщина передумала плакать и сообщила, что зовут ее Надежда Михайловна Варенцова и что она работает продавцом в этом самом магазине.
– Точнее, работала! – вздохнула Надежда Михайловна. – А уж как теперь сложится при новой хозяйке, я и не знаю…
– А почему же вы в опечатанное помещение проникли? – повторил Куликов вопрос. – Вы же грамотная женщина, знаете, что это нарушение закона!
– Знаю, – вздохнула Надежда Михайловна. – Только как же я их всех без питания оставлю? – Она обвела жестом клетки с кроликами и хомяками, морскими свинками и куницами, аквариумы с экзотическими рыбками, террариумы с ящерицами и змеями и прочую живность. – Они же погибнут без ухода!
– Верно, – согласился Василий Макарович, задумчиво почесав затылок. – Это вы правильно говорите… нельзя их без присмотра оставлять… Ладно, я со своими коллегами договорюсь как-нибудь. Думаю, этот вопрос мы урегулируем. А вы мне за это расскажите все, что знаете по поводу убийства хозяина.
– Да я уже товарищу вашему все рассказывала… то есть и рассказывать-то нечего! Я ведь как ушла за полчаса до закрытия, так больше ничего и не видела!..
– А почему вы раньше хозяина ушли? – поинтересовался дядя Вася. – Торопились куда-нибудь?
– Да нет, никуда особенно не торопилась, – Женщина вздохнула. – Николай Захарович сам мне велел уйти. Он и раньше иногда меня отпускал за полчаса до закрытия…
Женщина замолчала, но Василий Макарович почувствовал, что она чего-то не договорила.
– А как вы думаете, почему он вас отпускал?
– Ну… – Надежда Михайловна замялась, – мне кажется, он кого-то ждал и не хотел, чтобы я этого человека видела…
– Женщину?
– Ну, я не знаю… – Надежда Михайловна потупилась. – Я в его дела никогда не вмешиваюсь… то есть не вмешивалась… – И она снова тяжело вздохнула.
– Спасибо… – Василий Макарович внимательно огляделся. – А вот еще что я хотел спросить… Мне сказали, что у вас, кроме денег, еще попугай пропал.
– И вовсе не попугай! – возразила Надежда Михайловна.
– Как – не попугай? – Василий Макарович заглянул в свои записи. – Вот же, с ваших же слов написано, что попугай!
– Да мало ли что написано! Ваш товарищ, что меня расспрашивал, бестолковый какой-то, человеческих слов не понимает… Я ему ясно сказала, что попугаиха, а он записал – попугай… да ему, верно, что попугай, что попугаиха – никакой разницы.
«Вообще-то я и сам вряд ли отличу попугая от попугаихи, – подумал дядя Вася. – Черт их знает, чем они отличаются… Однако, что интересно, эта Надежда Михайловна не только в попугаях, но и в людях неплохо разбирается. С первого раза поняла, что Толя Зубчик – человек редкостно бестолковый».
А Надежда Михайловна продолжала:
– Люка ее звали. Такая хорошая девочка была! Порода редкая и очень красивая – зеленый желтолобый амазон. И говорила, и пела… И ведь вот что значит – дама: другие попугаи только и знают – попка дурак! Да еще и выражения нецензурные употребляют. А Люка наша очень деликатная была: выражалась исключительно литературным языком, даже падежи не путала. А как пела – заслушаешься! И классические романсы исполняла, и даже арии из опер!
– Как же так случилось, что она улетела? Видимо, кто-то забыл клетку запереть?
