Проходит так несколько месяцев, и поняла я, что сделали мы огромную ошибку. У него вся жизнь там – дети, друзья. Все у них с женой было общее, а меня-то он от всех скрывал. Но не в этом дело. Потому что чувства наши не изменились, это я точно знала, но одной страстью-то не проживешь. Мы же все-таки с ним не Ромео и Джульетта, возраст не тот и вообще…
Стал он похаживать вроде бы к детям, он и сам так думал. А я-то понимаю, что тянет его к прошлой жизни, а он себе в этом признаться боится, мучается, похудел весь, с лица спал, спать стал плохо. Меня ведь тоже любит…
Эльвира тряхнула головой и загасила сигарету. Лицо ее потемнело, и на нем проступили все прожитые годы.
– В общем, сама я разговор этот тяжелый завела. Все ему объяснила – так, мол, и так, вижу, что тебе плохо. И отослала его обратно к семье. Кстати, жена его без слов обратно приняла, видно знала, что вернется. Умная женщина. Все это время у него была семья, и, как выяснилось, без нее он жить не может.
– Как же вы все это перенесли? – Голос мой дрогнул, мне до слез стало жалко эту незнакомую женщину.
– Да как… – она усмехнулась, – пережила уж, руки на себя не наложила, и к Николаю обратно не вернулась, хоть он и звал… А как я отказалась, он на Аньке-дуре женился. Я прожила год тихо-спокойно, а потом встретилась как-то случайно со своим любимым человеком. Поглядели мы друг на друга и поняли, что никуда наша любовь не делась, это нам навсегда дано. Так и живем, он карьеру большую сделал, теперь весь на виду, а как выдастся часок свободный – так он ко мне. Минутами счастье свое отмеряем.
Эльвира закашлялась до слез и достала из сумочки кружевной платочек. Я оживилась – дядя Вася велел прихватить у нее кое-что, чтобы предъявить Генке Прыщу на предмет запаха. Что бы она мне тут ни говорила, Генкин чувствительный нос сразу определит, была ли в тот вечер в зоомагазине Эльвира или кто-то другой. Хотя я лично этой женщине верила.
– Вот и в тот вечер, когда Николая убили, – продолжала Эльвира, – я в салон собиралась. Да только позвонил мне любимый – окно, говорит, образовалось, к полседьмому буду у тебя. Я и полетела к нему. Но милиции его имя ни за что не назову – он человек в городе слишком заметный, ему такое никак нельзя.
– Понимаете… – я поколебалась, – все на том сходится, что вечером у господина Ангорского в магазине была женщина. Продавщицу он на полчаса раньше отправил… он вообще как по этому делу?
– Ходок всегда был, – усмехнулась Эльвира, – знаешь, сейчас я прикинула – была у него баба в последнее время. Глазки блестят, сам весь такой оживленный. Анька-дура тоже, видно, заметила, только думала, что он ко мне ходит. А мне ей глаза открывать незачем, мы с ней не подруги, пускай сами разбираются.
– Это правильно, – одобрила я, – но все же, кто бы это мог быть, как вы думаете?..
– Да у него вообще-то времени на это дело почти не было… – подумав, сказала Эльвира, – работал много, по ресторанам не ходил. Анька его контролировала постоянно, по шесть раз позвонит в день, делать-то ей нечего. Мог интрижку завести только на работе. Но там Анька подстраховалась – молодую продавщицу велела уволить, взять тетю прилично за пятьдесят. Уборщица тоже на пенсии… Слушай, а ведь была у него одна поставщица… Я раз как-то видела ее со спины – молодая, стройная, надо думать, и на лицо привлекательная.
– А как бы про нее поподробнее узнать? – загорелась я.
Только сейчас в нашей беседе наметился какой-то прогресс, как говорится, появился свет в конце туннеля, а то весь разговорчик получался в пользу бедных.
– Раз она ему что-то поставляла, документы должны быть. За отчетностью он следил. Я буду с делами разбираться, найду накладные, а там фамилия есть. И название фирмы. Ну, все, – Эльвира стремительно поднялась со стула, – всего тебе хорошего, мне бежать надо, а то с работы уволят.
– Спасибо вам! – Я перегнулась через стол и вцепилась Эльвире в руку: – Большое спасибо за обед и за все!
– Не за что! – удивленно сказала она. – Телефон свой скажи, я звякну, если что-то про ту поставщицу найду.
«Приятная женщина, – сказала я себе, запихивая в сумку скомканный носовой платок, который мне удалось стащить незаметно со стола, – однако проверить все же не мешает. Гена платочек понюхает и даст однозначный ответ…»
Генку Прыща удалось найти только к вечеру. Как сообщила нам буфетчица Нюра из котлетной «Полянка», накануне Генка жутко у нее напился, устроил дебош, опрокинул два стола, плакал и бил посуду.
– Милицию вызывали? – спросил дядя Вася.
– Еще чего! – Нюра повела широкими плечами. – Стану я по таким пустякам милицию беспокоить. Понаедут, корми их всех… сама справилась!..
– Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним!.. – тут же завела попугаиха Люка, сидевшая на стойке.
– Умница моя! – громко умилилась Нюра, а я решила ни за что не говорить Эльвире, где находится украденный из ее магазина попугай. Пускай они с Нюрой останутся вместе, раз так хорошо друг друга понимают.
У гаражей на Смоленке Прыща тоже не оказалось, и мы по наводке Пузыря отправились к нему домой.
Открыла дверь соседка и сообщила, что Генка как со вчерашнего приполз домой на бровях, так и не высовывался. Она сначала порадовалась, с утра стирку завела, полы вымыла, а после что-то забеспокоилась. Хотела зайти к Генке да поглядеть, может, ему плохо. Так этот дурак вчера по пьяни дверь запер изнутри. И молчит, так что она боится, как бы не окочурился он там от водки-то…
В доказательство она жахнула кулаком по хлипкой Генкиной двери. Никто не отозвался, внутри как вымерло.
– Ой! – всхлипнула соседка и вытерла глаза уголком передника. – Никак помер сердешный! А я еще вчера с ним поругалась…
– Гена, открой! – Василий Макарович постучал, потом приник ухом к двери.
Соседка закрыла лицо руками.
– Ладно, женщины, вы ничего не видели! – решительно обратился к нам дядя Вася и достал из кармана отмычку.
– Только бы он ключ с той стороны не оставил… – бормотал он, ковыряясь в замке. – Вот, готово!
Дверь с ревматическим скрипом отворилась, и мы все трое ввалились в комнату.
Было темновато, а когда я отдернула пыльную занавеску, на кровати обнаружилось что-то бесформенное. Дядя Вася осторожно пошевелил это, и оно оказалось Генкой, который с трудом сел на кровати, держась за голову.
– Ну ты, Гена, и здоров спать! – сказал дядя Вася. – Да ты узнаешь ли меня, Прыщ?
Гена попытался помотать головой, но тут же взвыл от боли.
– Может, ему водички? – обратилась я к соседке.
– Сейчас я! – Она сорвалась с места и вернулась, держа в руках аптечный стаканчик, пахнущий водкой.
– Специально для него держу, сил нет смотреть, как он по утрам мучается.
Гена трясущейся рукой принял емкость и выпил, не пролив ни капли. Понемногу лицо его приобрело осмысленное выражение, он потянулся и воззрился на нас в изумлении.
