– Эй, а платить-то кто будет? Мне обещали три тысячи за работу, да еще за нервы мои потрепанные доплатить бы надо…
После этих слов толпа моментально растаяла. Самое же удивительное – бесследно исчезла старушка с котом.
По дороге домой я отчитывала Бонни, но он совершенно не понимал, за что я его ругаю: он ведь не сделал ничего плохого, даже не отвязался, спокойно ждал меня в том самом месте, где я его оставила.
Самое интересное, что я понимала его правоту и ругалась, только чтобы выпустить пар.
Василий Макарович Куликов проснулся в дурном настроении. Это было необычно, поскольку характер Василий Макарович имел спокойный, ровный и невозмутимый, он давно уже привык не обращать внимания на мелкие неприятности, как то: отсутствие денег, порвавшийся в самое неподходящее время ботинок, заглохший на перекрестке мотор, одышка при подъеме на четвертый этаж и необходимость каждый день убирать за собой постель.
Вот к чему это делать, если вечером снова нужно ее разбирать?
Когда была жива жена, никакие мелкие неприятности не омрачали его горизонт. Однако жены нет уже несколько лет, и Василий Макарович смирился с утратой и привык бороться с житейскими трудностями в одиночку.
Бреясь, он поглядел на свое лицо в мутном, давно не протираемом зеркале и расстроился. Вид поникший, взгляд потухший, нос уныло смотрит вниз. Надо взбодриться, а как это сделать, когда предстоит такое трудное мероприятие, как поход в паспортный стол его родного бывшего отделения милиции? Ведь там в начальницах Нинель Владимировна Красноперова, а это такая женщина, что идти к ней с просьбой Василию Макаровичу нож острый.
И вовсе не потому, что Нинель неприступна, как гранитная скала, и агрессивна, как некормленая кавказская овчарка. Все эти качества, конечно, у нее имеются в наличии – а где вы найдете начальницу паспортного стола с приветливым мягким характером? Но все дело в том, что именно к Василию Макаровичу Нинель всегда благоволила. Уж неизвестно, чем привлек ее скромный капитан милиции, однако сослуживцы даже посмеивались: свезло тебе, Макарыч, такая женщина на тебя глаз положила! А случилось знакомство их еще в молодости, когда Куликов, тогда еще просто Василий, без отчества, явился как-то на Ленинский субботник, вооруженный лопатой и граблями.
Ох, молодые уже не помнят, а был ведь субботник этот аккурат в конце апреля, когда буйствует весна, светит солнце и голуби воркуют оглушительно. И сколько же на тех субботниках завязывалось романтических отношений! А то еще демонстрации… Ну, конечно, если в ноябре, то там не до любви, там до того намерзнешься, пока весь Невский пройдешь, что мысль только одна остается: как бы до дома добраться да водки выпить, чтобы не околеть от холода. А вот на Первое мая… Ух, хорошо гуляли!
Вот в тот апрельский субботник лет тридцать назад и увидел Василий Макарович двух подружек – Таню и Нину. Подошел да и проговорил шутливо: хороши девочки, так кого бы мне из вас выбрать? Меня, Нина говорит, а та, вторая, молчит, только глазищами синими смотрит. Глянул Василий в те глаза да и пропал. Три ночи подряд они ему снились.
Так с тех пор и потерял покой. Да все робел сказать Тане, что жить без нее не может. Смех сказать, первое время так втроем они и ходили. Нинка активная такая, громкая, все у нее шутки да прибаутки. Не разговаривает, а кричит, руку не пожмет, а вцепится, дверь не откроет, а ногой распахнет. И все Василия задирает, вроде бы не всерьез – то пихнет, то толкнет, то на ногу наступит. Долго он терпел, потом решился наконец, улучил минутку, позвал Татьяну одну на свидание. Там и объяснились, да с тех пор почти и не расставались. Шутка ли сказать: без малого тридцать лет прожили душа в душу.
В этом месте воспоминаний Василий Макарович смахнул со щеки набежавшую слезу. Жена-покойница умная была женщина, видно, заметила, что муж ее молодой закадычной подружке нравится. И сделала так, чтобы подружка в доме ее не появлялась. Василий только доволен был, да честно сказать, и выбросил Нинку из головы. А как пришел в это отделение работать, так и наткнулся на нее в паспортном столе. И не Нина уже, а Нинель Владимировна. Раздобрела, заматерела, голос по-прежнему громкий, только строгие начальственные нотки в нем иногда проскальзывают. Куликова, однако, встретила как старого приятеля, на чай да на кофе все зазывала. Спасался от нее Василий как мог, все про жену рассказывал, как живут да куда в отпуск ездили. Намек Нинель не то чтобы поняла, но звать в гости перестала, а после кто-то сказал, что замуж она вышла. Тут Василий свободно вздохнул, а после жена болеть начала, вообще ни до чего стало.
А уж как похоронил жену, то Нинель тут как тут. Положенного времени ждать не стала, сразу ему бухнула: я, говорит, мужа своего выгнала, ты теперь тоже свободен, давай вместе жить! Василий Макарович прямо обалдел тогда – ты, говорит, соображаешь, чего хочешь? Месяца не прошло, как жену похоронил, а ты меня жить приглашаешь? Ты что ж, меня за полную скотину держишь или как? Очень расстроен был после смерти жены, себя не помнил, грубо ответил. Потом попивать от тоски начал, а потом уж пенсия подошла. Его с работы и выперли. С почетом и цветным телевизором. Панель плазменная, чтоб ее совсем разорвало…
С Ниной с тех пор так и не виделся, ни к чему ему было.
А сейчас достал Василий Макарович из шкафа костюм, еще женой купленный, и рубашку новую, что Василиса подарила на прошлый день рождения. И галстук сам завязал. И хоть Василий Макарович к удавке этой не привык, а все же пришлось надеть. Ботинки начистил, повздыхал немного – крути не крути, а надо к Нинели топать… Потому как посмотреть адрес Алены Геннадьевны Щукиной Василиса и в компьютерной базе данных могла бы, а вот полную справку на всех подходящих Щукиных ему только Нинель выдаст.
Проходя мимо магазина, хотел было Василий Макарович конфет коробку купить, чтобы не с пустыми руками идти, все же дело-то у него личное, да передумал. Все же место официальное, паспортный стол, а он тут с конфетами да с букетами. Это ж не театр, а милиция!
В паспортном столе, как всегда в приемные часы, было столпотворение. Хотел было Василий Макарович без очереди проскочить, да его чуть не разорвали две старухи, которые украденные паспорта восстанавливали, да парень с наколками. Этот, правда, потише себя вел – из зоны вышел, пока паспорт новый не получит, шуметь ему не с руки.
Делать нечего, пришлось очередь занять. Измаялся Василий Макарович за полтора часа ужас до чего, однако раз решил – надо держаться. И дождался.
Как вошел в кабинет – так и обомлел. Вроде бы Нинель сидит за столом, а вроде бы не она. Раньше-то она на работе костюм носила пуленепробиваемый темно-синий, зимой и летом одним цветом. Блузочку опять же белую, официальную, с отложным воротничком, волосы коротко стриженные, волосок к волоску зачесанные. Войдет к ней человек за справкой какой или подпись получить, да и встанет у двери, ноги к полу прирастут. А она сидит, брови нахмурит, лоб складками соберет и в папки какие-то смотрит – вот, мол, какая я занятая, а вы тут со своими пустяками претесь.
Ну, стоит посетитель у двери, с ноги на ногу переминается, а слово сказать боится. Помаринует его Нинель сколько-то, потом голову поднимет, плечи железные расправит и взгляд пронизывающий бросит: «Что у вас?»
