Сознание постепенно заволакивала розоватая дымка беспамятства, и только глаза доктора Светлова выделялись на этом розовом фоне, и женщина удивлялась охватывающему ее незнакомому чувству…
Пять, шесть, семь, восемь…
Весь мир для нее сосредоточился на глазах цвета осеннего неба.
И когда она пришла в себя, первым, что она увидела, были те же самые глаза.
– Привет, – проговорил доктор Светлов. – С днем рождения!
– Почему? Разве сегодня мой день рождения? – проговорила Блоха прерывающимся после наркоза голосом.
– Конечно, сегодня ваш день рождения, – подтвердил хирург. – Потому что теперь вы – совсем другой человек.
Действительно… разве это Блоха? Нет, та женщина умерла на операционном столе, очнулся от наркоза совсем другой человек – Алла Сотникова. У нее не было ничего общего с Блохой – она никогда не была воспитанницей детского дома, никогда не работала горничной в усадьбе криминального авторитета. Вообще, в ее прошлом не было и не могло быть ничего криминального! Даже улицу она всегда переходила только на зеленый свет!
Документы Аллы Сотниковой Блоха купила несколько лет назад на всякий случай через третьи руки у сотрудницы городского ЗАГСа. Бумаги были подлинные, они принадлежали одинокой девушке, погибшей в аварии. По ним она записалась на операцию, и вот теперь ей предстояло полностью превратиться в Аллу Сотникову.
Ей не терпелось увидеть свое новое лицо, но пока это было невозможно: оно было покрыто белой маской бинтов, только глаза смотрели сквозь прорези. И теперь эти глаза по-новому светились.
Доктор Светлов словно читал ее мысли.
– Скоро, – проговорил он с удивительной заботой. – Несколько дней – и мы снимем бинты, и тогда вы сможете увидеть себя. Я уверен – вам понравится…
А она слушала его голос и не понимала ни слова. И не могла осознать, что с ней происходит. Этот мягкий, глубокий тембр, эти сдержанные и вместе с тем удивительно заботливые интонации…
Может быть, все дело в том, что она выросла в детском доме, никогда не знала отца – и теперь нашла в этом немолодом человеке то, чего недобрала в детстве.
Доктор приходил к ней каждый день, проверял пульс, заглядывал в зрачки, брал ее за руку, и Алла нетерпеливо ждала этих посещений, этих уверенных и нежных прикосновений.
Она сама с удивлением наблюдала за своими эмоциями. Неужели она, битая жизнью детдомовская девчонка, с иронией слушавшая чужие рассказы про любовь-морковь, влюбилась в немолодого и в общем-то некрасивого мужика?
Впрочем, он начал казаться ей красивым, а возраст… что такое возраст для того, кто любит?
Наконец настал великий день.
С нее сняли бинты, и доктор за руку подвел ее к зеркалу.
Она зажмурилась и долго не решалась открыть глаза. Наконец Светлов поторопил ее:
– Ну, взгляните же! Мне самому не терпится узнать, как вы примете результат!
Она открыла глаза…
Из зеркала на нее смотрела совсем другая, незнакомая женщина. Впрочем, это и была другая женщина – Алла Сотникова.
Это лицо ей, пожалуй, нравилось. Оно было красивее прежнего, как-то мягче и теплее. Эту женщину трудно было представить с пистолетом в руке – зато легко вообразить ее верной женой и матерью семейства…
– Ну, как? – напомнил о своем существовании доктор Светлов.
Ему хотелось получить свою порцию комплиментов. И она не подкачала – долго и проникновенно говорила о том, как он проник в самую ее сущность, как создал лицо, о котором она мечтала всю жизнь…
А потом она поцеловала доктора.
Наверняка его целовали в знак благодарности многие клиентки, но этот поцелуй был страстным и нежным, жарким и многообещающим, и доктор Светлов невольно отшатнулся.
– Что вы… – пробормотал он удивленно и постарался обернуть все на шутку: – Вы меня сведете с ума, а мне голова еще понадобится, мне сегодня оперировать…
А новоиспеченная Алла Сотникова думала только о том, что бинты сняли, а значит, завтра ее уже отправят домой. А это значит – нужно торопиться.
Той ночью доктор Светлов дежурил в клинике.
Посреди ночи в ординаторской зажглась лампочка вызова. Вызывала его та клиентка, которой сегодня сняли бинты, Алла Сотникова.
Неужели у нее начались какие-то проблемы? Неужели возникло отторжение тканей, разошлись швы?
Доктор поспешил в палату Сотниковой.
В комнате царила загадочная полутьма, и он не сразу разглядел белеющее на постели обнаженное женское тело. Зато сразу расслышал жаркий, задыхающийся шепот:
– Иди ко мне!
Доктор Светлов был немолодой, умный, рассудительный мужчина, но он все же был мужчина, и он не смог устоять. Алла зажгла его своей страстью, своей молодостью, и он вспыхнул, как спичка.
До рассвета он не выходил из ее палаты. Это была сумасшедшая ночь, может быть, лучшая в его жизни. К счастью, остальные пациенты провели ночь спокойно, его помощь никому не понадобилась.
На следующий день Алла покинула клинику, но это был не конец их романа. Только начало.
Они встречались тайком. Алла ждала его в маленьком кафе на Васильевском острове. Они пили кофе, глядя друг другу в глаза, потом вставали и шли к ней домой.
Это было настоящее безумие. Как влюбленный юноша, Светлов начинал целовать ее в лифте и раздевать, едва они переступали порог квартиры. Дорога к спальне была усеяна частями одежды, как разбросанными цветами.
Однажды на лестнице перед дверью квартиры они столкнулись с соседкой, теткой пенсионного возраста. Она шарахнулась от них, как от зачумленных.
Он и сам чувствовал, что внезапно накатившая на него страсть сродни болезни. Но считал, что эта болезнь благотворна, что молодая любовница заразила его своей молодостью.
Он был врач, более того – пластический хирург, то есть человеческая красота и молодость были предметом его профессиональных занятий. У себя в клинике он пытался лечить возраст, как будто это была болезнь, и подсознательно относился к старости не как к нормальному и неизбежному процессу, не как к естественному ходу вещей, а как к тяжелой и неизлечимой болезни.
Поэтому у него в душе сложилось неосознанное убеждение, что, если можно заболеть старостью, то можно заразиться и молодостью, и заразиться можно только так, подхватив микроб от молодой и страстной женщины. То есть, сам того не сознавая, он считал и молодость чем-то вроде заразной болезни, только передающейся половым путем.
Он начал ярче и свободнее одеваться, в его глазах появился блеск, движения стали быстрыми и порывистыми, походка – легкой и пружинистой…
Его жена Людмила, разумеется, не могла не почувствовать, что с мужем творится что-то неладное. То, что он воспринимал как признаки вернувшейся молодости, Людмила Николаевна считала проявлениями нервного расстройства. Странный блеск глаз казался ей истеричным и горячечным, походка и движения мужа виделись ей вовсе не легкими и пружинистыми, а дергаными и расхлябанными, попытка молодо одеваться – смешной и недостойной.
