– И поэтому сумел перелить содержимое пузырька с глазными
каплями в пузырек из-под инсулина. Вам действительно это кажется
правдоподобным, мистер Леонидис?
Филип не ответил. Лицо его окончательно превратилось в
непроницаемую маску.
Тавернер продолжал:
– Пустой пузырек из-под глазных капель мы нашли в мусорном
ящике. Никаких отпечатков пальцев, что уже само по себе любопытно. Они должны
были быть – вашего отца, либо жены, либо слуги…
Филип поднял глаза:
– Слуги? В самом деле, а это не может быть Джонсон?
– Вы предлагаете Джонсона в качестве преступника? Конечно, у
него была благоприятная возможность. Но что касается мотива, то тут дело
обстоит совсем не так просто. Отец ваш имел обыкновение выплачивать ему
ежегодно премию, и с каждым годом премия возрастала. Ваш отец четко объяснил
ему, что делает это взамен суммы, которую иначе оставил бы по завещанию.
Сейчас, после семилетней службы, премия достигла уже солидной суммы и возросла
бы еще. Так что интересы Джонсона требовали, чтобы ваш отец жил как можно
дольше. Более того, они были в прекрасных отношениях, прежний послужной список
Джонсона безупречен – квалифицированный преданный камердинер. – Старший
инспектор помолчал. – Нет, мы не подозреваем Джонсона.
Филип ответил невыразительным «понимаю».
– А теперь, мистер Леонидис, может быть, вы дадите мне
подробный отчет о своих передвижениях в день смерти вашего отца?
– Безусловно, инспектор. Весь тот день я провел в этой
комнате, исключая, естественно, время принятия пищи.
– Виделись ли вы в тот день с отцом?
– Я зашел к нему, как обычно, поздороваться после завтрака.
– Вы были с ним наедине?
– В комнате находилась моя… э-э-э… мачеха.
– Он вел себя как обычно?
В тоне Филипа на этот раз просквозила ирония:
– По-моему, непохоже было, что он предвидел свою смерть от
руки убийцы.
– Часть дома, занимаемая вашим отцом, полностью отделена от
этих помещений?
– Да, попасть туда можно только одним путем – через дверь в
холле.
– Дверь обычно заперта?
– Нет.
– И никогда не запирается?
– Я никогда не видел ее запертой.
– Любой может передвигаться по дому, переходя из одной части
в другую?
– Конечно. Они были разделены только с точки зрения удобства
домашних.
– Как вы узнали о смерти отца?
– Мой брат Роджер, занимающий западное крыло верхнего этажа,
прибежал с известием, что у отца сердечный приступ, он задыхается, ему явно
плохо.
– И как вы поступили?
– Я позвонил доктору, чего до меня никто не подумал сделать.
Доктора не было, и я попросил передать ему, чтобы он приехал как можно скорее.
Затем я поднялся наверх.
– А дальше?
– Отец очень плохо себя чувствовал. Он умер до приезда
врача.
В голосе не слышалось волнения. Филип просто констатировал
факт.
– Где находились в то время остальные члены семьи?
– Жена была в Лондоне. Она вскоре вернулась. София, мне
кажется, тоже отсутствовала. Младшие, Юстас и Жозефина, были дома.
– Надеюсь, вы поймете меня правильно, мистер Леонидис, если
я спрошу – каким образом смерть отца повлияет на ваше финансовое положение?
– Я понимаю ваше желание знать все детали. Отец сделал нас
независимыми в финансовом отношении много лет назад. Брата он утвердил
председателем и главным пайщиком фирмы ресторанных услуг – своей самой крупной
компании. Он поручил управление целиком брату. Мне он дал то, что считал равной
долей. Реально, думаю, примерно сто пятьдесят тысяч фунтов в ценных бумагах и
займах – с тем чтобы я мог распоряжаться капиталом по своему усмотрению. Он
положил также очень щедрые суммы на имя моих двух сестер. Обе они уже умерли.
– Но сам он оставался так же богат?
– Нет, за собой он сохранил сравнительно скромный доход. Он
говорил, что это будет для него стимулом к жизни, но с тех пор, – впервые
слабая улыбка тронула губы Филипа, – в результате различных операций отец
сделался еще богаче, чем прежде.
– Вы с братом поселились в его доме. Это не было следствием
каких-либо… финансовых затруднений?
– Нет, конечно. Просто так было удобнее. Отец не раз
говорил, что мы в любой момент можем поселиться вместе с ним. По разным
семейным обстоятельствам так было удобнее. Кроме того, – добавил Филип,
подумав, – я был очень привязан к отцу. Я переехал сюда с семьей в тысяча
девятьсот тридцать седьмом году. Арендной платы я не вношу, но плачу свою долю
налогов.
– А ваш брат?
– Брат переехал сюда после того, как его дом в Лондоне
разбомбило в тысяча девятьсот сорок третьем году.
– Хорошо, мистер Леонидис, а имеете ли вы представление о
том, каковы завещательные распоряжения вашего отца?
– Совершенно четкое представление. Отец сделал новое
завещание в тысяча девятьсот сорок шестом году. Скрытность не была ему
свойственна. У него было обостренное чувство семьи. Он собрал семейный совет,
на котором также присутствовал его нотариус, по просьбе отца объявивший условия
завещания. Вам, вероятно, они известны. А если нет, мистер Гейтскил вас, без
сомнения, с ними ознакомит. Приблизительно так: сумма в сто тысяч, не
подлежащая налогу, отходила моей мачехе, в дополнение к весьма щедрой сумме в
соответствии с брачным договором. Остальное поделено на три части: одна мне,
одна брату, третья – под опекой – троим внукам. Состояние огромное, но и налог
на наследство, разумеется, будет велик.
– Завещано ли что-нибудь слугам или на благотворительные
цели?
– Ничего не завещано. Жалованье прислуге увеличивалось
ежегодно, пока они оставались в его услужении.
– А вы… извините мой вопрос… вы сами не нуждаетесь в
наличных деньгах, мистер Леонидис?
– Подоходный налог, как вы знаете, инспектор, весьма
внушителен, но моего дохода вполне хватает на наши с женой нужды. Более того,
отец часто делал нам всем очень щедрые подарки, и, возникни какая-нибудь
экстренная необходимость, он немедленно пришел бы на помощь. Заверяю вас,
инспектор, – заключил он холодным тоном, отчеканивая слова, – у меня не было
финансовой причины желать смерти моему отцу.
