– Очень сожалею, мистер Леонидис, что я своими расспросами
подал вам мысль, что подозреваю вас в чем-то подобном. Нам приходится
докапываться до мельчайших деталей. А теперь, боюсь, мне придется задать вам
еще кое-какие щекотливые вопросы. Они относятся к взаимоотношениям между вашим
отцом и его женой. Были ли их отношения благополучными?
– Насколько мне известно, да.
– Никаких ссор?
– Думаю, нет.
– Была ведь большая разница в возрасте?
– Да.
– А вы – извините меня, – вы с одобрением отнеслись к
женитьбе вашего отца?
– Моего одобрения никто не спрашивал.
– Это не ответ, мистер Леонидис.
– Ну, раз вы настаиваете – я считал брак… неблагоразумным.
– Высказали ли вы свои возражения?
– Я узнал о женитьбе как о свершившемся факте.
– Наверное, это для вас был удар?
Филип не ответил.
– У вас не возникло обиды?
– Отец волен был поступать, как ему вздумается.
– Можно ли считать ваши отношения с миссис Леонидис
дружелюбными?
– Вполне.
– Вы дружите с ней?
– Мы очень редко встречаемся.
Старший инспектор переменил тему:
– Можете ли вы мне что-нибудь рассказать о мистере Лоуренсе
Брауне?
– Боюсь, что нет. Его нанимал мой отец.
– Да, но чтобы учить ваших детей, мистер Леонидис.
– Резонно. Сын мой перенес детский паралич, к счастью, в
легкой форме, и мы решили не отдавать его в школу. Отец предложил, чтобы сына и
мою младшую дочь Жозефину обучал домашний учитель. Выбор был в то время весьма
ограничен, учитель должен был не подлежать военной службе. Рекомендации у этого
молодого человека оказались удовлетворительными, отец и моя тетушка, на которой
лежала забота о детях, были довольны, и я дал согласие. Хочу добавить, что не
могу предъявить никаких претензий к преподаванию – учитель он добросовестный и
компетентный.
– Комната у него в той части дома, которая принадлежит
вашему отцу?
– Да, там больше места.
– Не замечали ли вы когда-нибудь… мне неприятно об этом
спрашивать… каких-либо знаков близости между ним и вашей мачехой?
– Я не имел случая заметить что-либо подобное.
– Не доходили ли до вас слухи и сплетни на эту тему?
– Я не имею обыкновения слушать сплетни, инспектор.
– Похвально, – отозвался инспектор Тавернер. – Стало быть,
вы не видели ничего плохого, не слышали ничего плохого и ничего плохого не
скажете.
– Если угодно, так, инспектор.
Старший инспектор Тавернер встал.
– Ну что ж, – сказал он, – благодарю вас, мистер Леонидис.
Я незаметно вышел из комнаты вслед за ним.
– Уф, – проговорил Тавернер, – треска мороженая.
Глава 7
– А теперь, – продолжал он, – пойдем перемолвимся с миссис
Филип. Магда Уэст – ее театральный псевдоним.
– Она хорошая актриса? – поинтересовался я. – Имя знакомое,
как будто я видел ее в каких-то представлениях, но когда и где – не помню.
– Она из этих почти-звезд, – ответил Тавернер. – Выступала
пару раз в главных ролях в Вест-энде, составила себе имя в театрах с постоянным
репертуаром, много играет в небольших интеллектуальных театриках и воскресных
клубах. Мне думается, ей помешало отсутствие необходимости зарабатывать себе на
жизнь. Она имеет возможность проявлять разборчивость, переходить с места на место,
порой она финансирует спектакли, в которых ее привлекает определенная роль, как
правило, самая неподходящая. В результате она очутилась скорее в любительском,
чем в профессиональном классе. Не думайте, она играет превосходно, особенно в
комедиях, но директора не очень ее жалуют – по их мнению, слишком независима,
да и склонна к интригам. Любит раздуть ссору, подлить масла в огонь. Не знаю
уж, насколько тут много правды, но, во всяком случае, среди своих
коллег-актеров она не пользуется большой симпатией.
Из гостиной вышла София:
– Мама вас ждет, инспектор.
Я последовал за Тавернером в большую гостиную. И не сразу
узнал женщину, сидевшую на парчовом диванчике. Золотисто-каштановые волосы
башней вздымались вверх в стиле эпохи Эдуарда, элегантного покроя темно-серый
костюм, бледно-сиреневая в узкую складочку блузка, застегнутая на горле
небольшой камеей. Только сейчас я заметил очарование вздернутого носика. Она
слегка напомнила мне Атену Сайлер, и невозможно было поверить, что это то же
самое бурное существо в персиковом неглиже.
– Инспектор Тавернер? – произнесла она. – Входите и, прошу
вас, садитесь. Вы курите? Какое ужасное событие. Я пока никак не могу с ним
свыкнуться.
Голос звучал тихо, ровно – голос человека, решившего во что
бы то ни стало держать себя в руках.
– Скажите, пожалуйста, могу я чем-нибудь помочь?
– Спасибо, миссис Леонидис. Где вы находились во время
случившейся трагедии?
– Я, должно быть, как раз ехала сюда из Лондона. Днем я
завтракала с приятельницей в «Иве». Затем мы поехали на показ мод. Выпили с
друзьями в Беркли, и я отправилась домой. Тут я застала страшную суматоху. Как
оказалось, у моего свекра случился припадок, и он… умер. – Голос слегка
дрогнул.
– Вы были привязаны к вашему свекру?
– Я его просто обо… – Голос зазвучал громче и пронзительнее.
София чуть поправила уголок картины Дега. Голос Магды на несколько тонов упал.
– Я очень любила его, – ответила она просто. – Мы все его любили. Он был так…
добр к нам.
– Как вы ладили с миссис Леонидис?
– Мы редко виделись с Брендой.
– Отчего?
– Ну, у нас мало общего. Бедняжка Бренда. Ей, вероятно,
иногда приходилось нелегко.
София опять коснулась Дега.
– Да? В каком отношении?
– Ну, не знаю. – Магда с грустной улыбкой покачала головой.
– Была ли миссис Леонидис счастлива с мужем?
– О да, я думаю, да.
