– Вы видите теперь, что лучше рассказать нам правду.
– Да, да, конечно. Я расскажу. Что вы хотите знать?
– Верно ли, что ваша фирма на грани банкротства?
– Да. И предотвратить этого нельзя. Катастрофа неминуема.
Какое было бы счастье, если бы отец умер в неведении… Мне так стыдно… такой
позор…
– Могут ли вам предъявить уголовное обвинение?
Роджер резко выпрямился:
– Нет, нет. Это будет банкротство, но банкротство достойное.
Кредиторам будет выплачено по двадцать шиллингов с фунта, даже если мне придется
добавить личные сбережения, что я и сделаю. Нет, позор в том, что я не оправдал
доверия моего дорогого отца. Он мне верил. Отдал мне свой самый большой
концерн, самый любимый. Он ни во что не вмешивался, никогда не спрашивал, что я
делаю. Он просто… доверял мне. А я подвел его.
Отец сухо сказал:
– Вы говорите, уголовное преследование вам не грозит. Почему
же вы тогда с женой собирались улететь за границу втайне от всех?
– И это вам известно?
– Да, мистер Леонидис.
– Как вы не понимаете? – Он нетерпеливо наклонился вперед. –
Я не мог открыть отцу правды. Получилось бы, как будто я прошу денег, поймите.
Как будто я прошу еще раз поставить меня на ноги. Он… он очень любил меня. Он
захотел бы помочь. Но я не мог… Не мог больше. Все равно… это опять кончилось
бы провалом… Я неудачник. У меня нет деловой хватки. Я совсем не такой, как мой
отец. Я всегда это знал. Я старался. Но у меня ничего не выходило. Как я был
несчастен. Господи боже! Вы не знаете, до чего я был несчастен! Все время
пытался выкарабкаться, надеялся привести дела в порядок, надеялся, что дорогой
мой отец ничего не узнает. И вдруг – конец, катастрофы уже было не избежать.
Клеменси, моя жена, она поняла меня, согласилась со мной. Мы разработали план.
Ничего никому не говорить. Уехать. А там пусть разразится буря. Я оставлю отцу
письмо, все объясню, расскажу, как мне стыдно, попрошу простить меня. Он так
был всегда добр ко мне, вы не представляете. Но делать для меня что-нибудь было
уже поздно. Вот я и хотел не просить его ни о чем, чтобы даже и намека на
просьбу не было. Начать где-то жизнь сначала. Жить просто и смиренно.
Выращивать что-нибудь. Кофе… или фрукты. Иметь только самое необходимое.
Клеменси придется нелегко, но она поклялась, что не боится. Она замечательная –
просто замечательная.
– Понятно. – Голос отца звучал холодно. – И что же заставило
вас передумать?
– Передумать?
– Да. Что заставило вас пойти к отцу и все-таки попросить
финансовой помощи?
Роджер непонимающим взглядом уставился на моего отца:
– Я не ходил!
– Оставьте, мистер Леонидис.
– Да нет, вы перепутали. Не я пошел к нему, а он сам вызвал
меня. Он что-то услышал в Сити. Очевидно, прошел какой-то слух. Ему всегда
становилось все известно. Кто-то ему сказал. Он за меня взялся как следует, и
я, конечно, не выдержал… Все ему выложил. Сказал, что мучаюсь не столько из-за
денег, сколько от сознания, что подвел его, не оправдал его доверия! – Роджер
судорожно сглотнул. – Дорогой отец, – проговорил он. – Вы и представить себе не
можете, как он ко мне отнесся. Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал ему, что
помощь мне не нужна, даже лучше, если он не станет помогать. Я бы предпочел
уехать, как и собирался. Но он и слышать ничего не хотел. Настаивал на том,
чтобы прийти мне на помощь и снова поставить на ноги нашу фирму.
– И вы хотите, чтобы мы поверили, будто ваш отец собирался
оказать вам финансовую поддержку? – резко сказал Тавернер.
– Ну разумеется. Он тут же написал своим маклерам и отдал
распоряжения.
Очевидно, он заметил выражение недоверия на лицах обоих
инспекторов. Он покраснел.
– Слушайте, – сказал он, – письмо до сих пор у меня. Я
обещал отцу отправить его по почте. Но потом… такое потрясение… суматоха… Я,
конечно, забыл про него. Оно, наверно, у меня в кармане.
Он достал бумажник и долго в нем копался. Но наконец нашел,
что искал: мятый конверт с маркой, адресованный, как я, наклонившись, увидел,
господам Грейторексу и Ханбери.
– Прочтите сами, – добавил Роджер, – если мне не верите.
Отец вскрыл письмо. Тавернер подошел и встал у него за
спиной. Я тогда его не читал, но прочел позже. Господам Грейторексу и Ханбери
поручалось реализовать какие-то капиталовложения и прислать к нему на следующий
день кого-то из членов фирмы за получением инструкций. Деловая часть письма
осталась для меня темной, но суть была ясна: Аристид Леонидис готовился еще раз
подставить сыну свое плечо.
Тавернер сказал:
– Мы дадим вам за него расписку.
Роджер взял расписку и встал:
– Это все? Теперь вы поняли, как все происходило?
Вместо ответа Тавернер спросил:
– Мистер Леонидис отдал вам письмо, и вы ушли? Что вы делали
дальше?
– Я бросился к себе. Моя жена как раз вернулась домой. Я
рассказал ей, как собирается поступить отец. Как он изумительно ведет себя. Я…
право, я едва сознавал, что делаю.
– И как скоро после этого стало плохо вашему отцу?
– Постойте, дайте подумать… наверное, через полчаса, а
может, через час прибежала Бренда. Очень испуганная. Сказала, что с ним неладно.
Я бросился с ней туда. Но это я уже вам рассказывал.
– Когда вы были у отца в первый раз, заходили вы в ванную,
примыкающую к комнате отца?
– Не думаю. Нет… уверен, что не заходил. А в чем дело,
неужели вы могли подумать, что я…
Отец сразу же погасил вспышку негодования – он поднялся и
пожал Роджеру руку.
– Благодарю вас, мистер Леонидис, – сказал он. – Вы нам
очень помогли. Но рассказать все вы должны были раньше.
Когда дверь за Роджером захлопнулась, я встал и подошел к
отцовскому столу, чтобы взглянуть на письмо.
– Оно может быть и подделкой, – с надеждой проговорил
Тавернер.
– Может, – отозвался отец, – но я не думаю. По моему мнению,
это соответствует действительности. Старый Леонидис собирался вызволить сына из
беды. И ему при жизни удалось бы это гораздо лучше, чем Роджеру после его
смерти. Тем более что завещание, как выясняется, отсутствует, и размеры
наследства Роджера теперь весьма спорны. Следует ожидать проволочек и разных
осложнений. В теперешней ситуации крах неминуем. Нет, Тавернер, у Роджера
Леонидиса и его жены не было мотива для устранения старика. Наоборот… – Он
вдруг умолк и задумчиво, как будто его осенила внезапная мысль, повторил: –
Наоборот…
