Когда мы с Софией вошли в гостиную, голоса стихли и взоры
разом обратились к нам.
Все были в сборе. Филип сидел в высоком кресле, обитом
ярко-алой парчой, его красивое лицо как бы застыло – холодная, строгая маска.
Роджер оседлал пуф у камина. Он без конца ерошил волосы, и они стояли торчком,
левая штанина задралась, галстук съехал набок. Он был красный от возбуждения и,
видимо, в боевом настроении. Чуть поодаль сидела Клеменси – большое мягкое
кресло было велико для нее, и на его фоне она казалась особенно хрупкой. Она
отвернулась от всех и с бесстрастным видом сосредоточенно изучала деревянную
обшивку стены. Эдит расположилась в кресле деда. Она сидела несгибаемо прямо и,
сжав губы, энергично вязала.
Самое отрадное для глаз зрелище являли Магда и Юстас. Как
будто они сошли с картины Гейнзборо.
[7]
Они сидели рядом на диване –
темноволосый красивый мальчик с хмурым лицом и возле него, положив руку на
спинку дивана, Магда, герцогиня «Трех фронтонов», в роскошном платье из тафты,
из-под которого была выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке.
При виде нас Филип нахмурился.
– Прости меня, София, – сказал он, – но здесь мы обсуждаем
семейные дела сугубо частного характера.
Спицы мисс де Хевиленд застыли в воздухе, я хотел извиниться
и уйти, но София меня опередила. Она объявила твердым, решительным тоном:
– Мы с Чарльзом надеемся пожениться. И поэтому я хочу, чтобы
он присутствовал.
Роджер соскочил со своего пуфа.
– А почему бы и нет? – воскликнул он. – Я тебе все время
твержу, Филип, что частного тут ничего нет. Завтра или послезавтра об этом
узнает весь свет. Ну а вы, мой мальчик, – он подошел ко мне и дружески положил
мне на плечо руку, – вы-то уж, во всяком случае, знаете обо всем. Вы ведь были
утром в Скотленд-Ярде.
– Скажите, пожалуйста, как выглядит Скотленд-Ярд? –
неожиданно подавшись вперед, громко спросила Магда. – Я так и не знаю. Там что,
столы? конторки? стулья? Какие там занавеси? Цветов, конечно, нет? И наверное,
диктофон?
– Мама, умерь любопытство, – сказала София. – Ты сама велела
Вавасуру Джоунзу убрать сцену в Скотленд-Ярде. Ты говорила, там происходит
спад.
– Эта сцена делает пьесу похожей на детектив. «Эдит
Томпсон», безусловно, психологическая драма… или даже психологический триллер…
Как вам кажется, что лучше звучит?
– Вы были утром в Скотленд-Ярде? – резко спросил меня Филип.
– Для чего? Ах да, я забыл… Ваш отец…
Он снова помрачнел, и я еще сильнее ощутил нежелательность
моего присутствия. Однако София крепко сжимала мою руку.
Клеменси пододвинула мне стул.
– Садитесь, – сказала она.
Я поблагодарил и сел.
– Что бы вы ни говорили, но, мне кажется, мы должны уважать
желание Аристида, – сказала мисс де Хевиленд, очевидно продолжая прерванный
разговор. – Как только утрясутся дела, связанные с завещанием, я передаю свою
долю наследства в твое полное распоряжение, Роджер.
Роджер начал неистово теребить волосы:
– Нет, тетя Эдит. Ни за что!
– Я бы рад был сказать то же самое, – заявил Филип, – но
приходится учитывать все обстоятельства…
– Фил, дорогой, разве ты не понимаешь, я ни одного пенса ни
от кого не возьму.
– Правильно, Роджер, – поддержала его Клеменси.
– В любом случае, Эдит, он получит свою долю, когда с
завещанием все уладится, – сказала Магда.
– Разве они успеют вовремя все оформить? – спросил Юстас.
– Это не твоего ума дело, Юстас, – сказал Филип.
– Мальчик совершенно прав! – воскликнул Роджер. – Он попал в
самую точку. Катастрофу уже ничем не отвратить. Ничем.
В том, как он произнес последнюю фразу, мне послышалось даже
какое-то удовлетворение.
– На самом деле тут и обсуждать нечего, – заметила Клеменси.
– Да и вообще, какое это все имеет значение? – сказал
Роджер.
Филип поджал губы.
– Я-то думал, что это имеет большое значение, – сказал он.
– Нет. Никакого. Все это ничего не значит, когда его больше
нет в живых. Нет в живых. А мы здесь сидим и обсуждаем денежные дела.
Едва заметный румянец окрасил бледные щеки Филипа.
– Мы только пытаемся тебе помочь, – сказал он сухо.
– Я знаю, Фил, знаю, милый, но никто ничего сделать не
может, так что считай, что разговор окончен.
– Я полагаю, что мог бы уделить тебе некую сумму. Стоимость
ценных бумаг сильно упала, а часть моего капитала вложена таким образом, что я
не могу ее трогать. Недвижимость Магды и так далее… Но все же я…
– О чем ты говоришь, дорогой? Ты не можешь уделить никаких
денег, – прервала его тут же Магда. – Смешно даже пытаться. Кроме того, это
было бы не очень справедливо по отношению к детям.
– Я же вам без конца твержу, что ничего ни у кого не
собираюсь просить! – закричал Роджер. – Я охрип повторять. Я доволен, что все
решится естественным путем.
– Но это вопрос престижа, – сказал Филип. – Отцовского,
нашего…
– Это не семейный бизнес. Он всегда находился в моем личном
ведении.
Филип пристально посмотрел на брата.
– Оно и видно, – сказал он.
Эдит де Хевиленд поднялась с кресла:
– Мне кажется, мы все обсудили. Хватит!
Тон был категоричный, исключающий всякое ослушание.
Филип и Магда тоже встали, Юстас лениво двинулся к двери. В
его походке была какая-то скованность. Он едва заметно припадал на ногу, хотя и
не хромал.
Роджер, подойдя к Филипу, взял его за руку:
– Золотая ты душа, Фил. Спасибо, что подумал обо мне.
Братья вместе вышли из комнаты.
Магда последовала за ними, бросив на ходу: «Столько шума
из-за ерунды!» – а София заявила, что пойдет поглядеть, готова ли моя комната.
Эдит де Хевиленд стоя сматывала шерсть. Она посмотрела в мою
сторону, и мне показалось, что она хочет что-то сказать, но затем, видно,
передумала и, вздохнув, вышла вслед за остальными.
