Она метнула в мою сторону какой-то странный взгляд. Когда
она заговорила, голос ее вдруг стал напряженным, она с трудом подбирала слова.
– Нельзя заниматься гаданием, – сказала она. – Это ненаучно.
Ясно только, что Бренда и Лоуренс первые, на кого падает подозрение.
– Так вы думаете, что это могли сделать они?
Клеменси пожала плечами.
Она постояла, как бы прислушиваясь к чему-то, затем вышла из
комнаты, столкнувшись в дверях с Эдит де Хевиленд.
Эдит направилась прямо ко мне.
– Я хотела бы с вами поговорить, – сказала она.
Я сразу вспомнил отцовские слова. Было ли это…
– Надеюсь, у вас не сложилось неверного представления… я
имею в виду Филипа. Филипа не так-то просто понять. Он может показаться
замкнутым и холодным, но на самом деле он совсем не такой. Это манера
держаться. С этим ничего не поделаешь – он в этом не виноват.
– Я и не думал… – начал было я, но она не обратила внимания
на мои слова и продолжала:
– Вот и сейчас… в связи с Роджером. И не потому, что ему
жалко денег. Он совсем не жадный. В действительности он милейший человек…
всегда был милым… Но его надо понять.
Я взглянул на нее, как мне думалось, глазами человека,
который полон желания понять. Она сказала:
– Частично, мне кажется, это из-за того, что он второй сын в
семье. Со вторым ребенком всегда что-то неладно – он с самого начала ощущает
свою ущербность. Филип обожал Аристида. Все дети его обожали. Но Роджер
пользовался его особой любовью, он был его любимцем, его гордостью. Старший
сын, первенец, и мне кажется, Филип всегда это чувствовал и поэтому замкнулся в
своей скорлупе. Он пристрастился к чтению и полюбил книги о прошлом, обо всем,
что не связано с сегодняшней жизнью. Я думаю, что он страдал – дети ведь тоже
страдают… – Помолчав, она продолжала: – Я думаю, он всегда ревновал отца к
Роджеру. Может быть, он даже сам об этом не догадывался. Но мне кажется –
ужасно так говорить, тем более что я уверена, он этого не осознает, – сам факт,
что Роджер потерпел неудачу, затронул Филипа гораздо меньше, чем следовало бы.
– То есть вы хотите сказать, что он даже обрадовался, видя,
в какое глупое положение поставил себя Роджер?
– Да, именно это я и хочу сказать, – подтвердила Эдит и,
слегка нахмурившись, добавила: – Не скрою, меня огорчило, что он тут же не
предложил помощь брату.
– Но почему он должен был это делать? Роджер ведь сам
устроил все это безобразие. Он взрослый человек. У него нет детей, о которых он
должен заботиться. Если бы он заболел или по-настоящему нуждался, его семья,
безусловно, помогла бы ему. Но я не сомневаюсь, что Роджер предпочтет начать
жизнь сначала, притом совершенно самостоятельно, без чьей-либо помощи.
– Скорее всего, да. Он считается только с Клеменси. А
Клеменси существо неординарное. Ей и вправду нравится жить без всяких удобств и
обходиться одной чайной чашкой, притом третьесортной. Для нее не существует
прошлого, у нее нет чувства красоты.
Ее острый взгляд буравил меня насквозь.
– Это тяжелое испытание для Софии, – сказала она. – Мне
жаль, что омрачены ее юные годы. Я их всех люблю, и Роджера, и Филипа, а теперь
вот и Софию, Юстаса, Жозефину. Все они мои дорогие дети. Дети Марсии. Я их всех
нежно люблю. – После небольшой паузы она неожиданно сказала: – Но, обратите
внимание, люблю, а не делаю из них кумиров.
Затем, резко повернувшись, она пошла к двери. У меня
осталось ощущение, что она вложила в эту брошенную напоследок фразу какой-то
особый смысл, который я так и не уловил.
Глава 15
– Твоя комната готова, – объявила София.
Она стояла рядом и глядела в сад. Сейчас, в сумерках, он был
уныло-серый, и ветер раскачивал деревья, с которых уже наполовину облетела
листва.
Как бы угадывая мои мысли, София сказала:
– Какой он унылый…
Мы все еще стояли и смотрели в окно, когда перед нашими
глазами вдруг возникла какая-то фигура, за ней вторая – они появились из-за
тисовой изгороди со стороны альпийского садика, два серых призрака в меркнущем
вечернем свете.
Сперва появилась Бренда Леонидис. На ней было манто из серых
шиншилл. В том, как она крадучись двигалась по саду, было что-то кошачье.
Легко, как привидение, она скользнула в сумеречном свете.
Когда она прокрадывалась под нашим окном, я увидел, что на
губах у нее застыла кривая усмешка. Та же усмешка, что и тогда на лестнице.
Через несколько минут за ней скользнул и Лоуренс Браун, казавшийся в сумерках
хрупким и бестелесным. Я не нахожу других слов. Они не были похожи на гуляющую
пару, на людей, вышедших немного пройтись. Что-то в них было от таинственных,
бестелесных жителей потустороннего мира.
Под чьей ногой хрустнула веточка? Бренды или Лоуренса?
В мозгу возникла невольная ассоциация.
– Где Жозефина? – спросил я.
– Наверное, с Юстасом в классной комнате, – София
помрачнела. – Знаешь, Чарльз, меня очень беспокоит Юстас, – сказала она.
– Почему?
– Последнее время он такой угрюмый и странный. Вообще, он
очень изменился после этого проклятого паралича. Я не могу понять, что с ним
делается? Иногда мне кажется, что он всех нас ненавидит.
– Он сейчас в переходном возрасте. Это просто стадия
развития.
– Скорее всего, ты прав, но я не могу не беспокоиться о нем.
– Почему, мое солнышко?
– Очевидно, потому, что не беспокоятся отец и мама. Как
будто они не родители.
– Но, может, это и к лучшему. Дети гораздо чаще страдают от
излишней заботы, чем от небрежения.
– Ты прав. Знаешь, раньше, до того как вернулась домой из-за
границы, я никогда об этом не думала. Они на самом деле странная пара. Отец с
головой погружен в темные глубины истории, а мама развлекается тем, что
театрализует жизнь. Сегодняшняя дурацкая комедия – полностью ее постановка.
Этот спектакль был никому не нужен. Но ей захотелось сыграть сцену семейного
совета. Дело в том, что ей здесь скучно, и поэтому она пытается разыгрывать
драмы.
У меня в голове на мгновение промелькнула фантастическая
картина: мать Софии с легким сердцем дает яд своему старому свекру для того,
чтобы воочию наблюдать мелодраму с убийством, где она исполняет главную роль.
Забавная мысль! Я тут же постарался отогнать ее, но
тревожное чувство не покидало.
