– За мамой нужен глаз да глаз, – продолжала София. – Никогда
нельзя знать, что она еще придумает.
– Забудь о своем семействе, – сказал я жестко.
– Я бы с радостью, но сейчас это не так легко. Как я была
счастлива в Каире, когда могла о них не думать.
Я вспомнил, что она никогда не говорила со мной ни о своем
доме, ни о родных.
– Поэтому ты никогда не упоминала про них в наших
разговорах? – спросил я. – Тебе хотелось о них забыть?
– Думаю, что да. Мы всегда, всю жизнь жили в слишком тесном
кругу. И мы… мы все слишком друг друга любили. Есть столько семей, где все друг
дружку смертельно ненавидят. Это ужасно, но не менее ужасно, когда все
полюбовно завязаны в один клубок сложных противоречивых отношений. Я, помнится,
имела в виду именно это, когда сказала тебе, что мы живем в скрюченном домишке.
Не какую-то бесчестность, а то, что нам трудно было вырасти независимыми,
стоять на собственных ногах. Мы все какие-то крученые-верченые, как вьюнки.
Я вспомнил, как Эдит де Хевиленд вдавила каблуком в землю
сорняк.
Неожиданно в комнате появилась Магда – она распахнула дверь
и громко спросила:
– Дорогие мои, почему вы сидите без света? За окном уже
темно.
Она включила все лампочки, и свет залил стены и столы. Потом
мы задернули тяжелые розовые шторы и оказались внутри уютного, пахнущего
цветами интерьера.
Магда бросилась на диван.
– Какая получилась невероятная сцена! – воскликнула она. –
Как вам показалось? Юстас был очень недоволен. Он сказал мне, что это было
просто непристойно. Мальчики иногда такие смешные. – Она вздохнула. – Роджер –
тот душечка. Я люблю, когда он ерошит себе волосы и начинает крушить предметы.
А какова наша Эдит? Предложить ему свою долю наследства! Но с другой стороны,
это не очень умно – Филип мог подумать, что он тоже должен так же поступить. Но
Эдит, конечно, готова на все ради семьи. Что-то есть необычайно трогательное в
любви старой девы к детям покойной сестры. Я когда-нибудь сыграю вот такую же
преданную тетушку – старую деву, во все вникающую, настойчивую и преданную.
– Ей, очевидно, было нелегко после смерти сестры, – сказал я
с твердым намерением не дать Магде втянуть нас в обсуждение очередной ее роли.
– Особенно если она недолюбливала старого Леонидиса.
Магда прервала меня:
– Недолюбливала? Кто вам сказал? Чепуха! Она была в него
влюблена.
– Мама! – сказала с укором София.
– Пожалуйста, не перечь мне, София. В твоем возрасте
естественно думать, что любовь – это юная красивая пара, вздыхающая на луну.
– Она сама сказала мне, что всегда его терпеть не могла, –
продолжал я.
– Наверное, так и было вначале, когда она впервые приехала в
дом. Она, очевидно, не одобряла брак сестры. Мне кажется, какой-то антагонизм
был всегда – но она, безусловно, была влюблена в него. Дорогие мои, я знаю, о
чем говорю. Понятно, что он не мог на ней жениться – сестра покойной жены и все
такое… Вполне могу допустить, что ему это в голову не приходило, впрочем, как и
ей. Она была счастлива и так, пеклась о детях, вступала в стычки с ним. Но ей
не понравилось, что он женился на Бренде. Ох как не понравилось!
– Но ведь тебе и папе это тоже не понравилось, – сказала
София.
– Конечно, и даже очень. И это естественно. Но Эдит
негодовала больше всех. Дорогая моя девочка, ты бы видела, как она смотрела на
Бренду.
– Мама, ты уж слишком, – упрекнула ее София.
Магда поглядела на нее виновато, как напроказившая
балованная девочка.
– Я твердо решила отправить Жозефину в школу, – вдруг
объявила она без всякой связи с предыдущим.
– Жозефину? В школу?!
– Да, в Швейцарию. Завтра срочно этим займусь. Мы должны как
можно скорее отослать ее в школу. Ей совсем не полезно тут болтаться и
встревать во все эти кошмарные дела. Она сама не своя от этого. Ей необходимо
общество детей ее возраста. Нормальная школьная жизнь. Я всегда так считала.
– Но дед не хотел, чтобы она отсюда уезжала, – во??разила
София. – Он все время возражал.
– Наш дуся-дедуся любил, чтобы все были у него на глазах.
Старики часто очень эгоистичны в этом отношении. Ребенок должен быть среди
сверстников. Кроме того, сама Швейцария – здоровая страна: зимний спорт, свежий
воздух, продукты гораздо лучше тех, что мы едим.
– А не будет сложностей с ее устройством в Швейцарии,
учитывая все валютные препоны? – спросил я.
– Это ерунда! Какой-нибудь рэкет наверняка существует и в
школьном образовании. Можно, в конце концов, обменять ее на швейцарского
ребенка. Словом, есть тысяча способов… Рудольф Олстер сейчас в Лозанне, но я
завтра же телеграфирую ему и попрошу все уладить. Мы сумеем отправить ее уже в
конце недели.
Магда взбила диванную подушку и, подойдя к двери, поглядела
на нас с обворожительной улыбкой.
– Молодость – это всё! – У нее это прозвучало, как стихи. –
Думать надо прежде всего о молодых. Дети мои, позаботьтесь о цветах – синие
генцианы, нарциссы…
– В октябре? – переспросила София, но Магда уже ушла.
София безнадежно вздохнула.
– Невозможный человек моя мать, – сказала она. – Взбредет ей
что-нибудь в голову, и она тут же начинает рассылать сотни телеграмм с
требованием устроить все в ту же минуту. Для чего понадобилось в такой дикой
спешке отправлять Жозефину в Швейцарию?
– В этой идее о школе есть что-то здравое. Мне кажется,
общество сверстников для Жозефины будет полезно.
– Дед так не считал, – упрямо повторила София. Я
почувствовал легкое раздражение.
– София, дорогая моя, неужели ты думаешь, что старик,
которому за восемьдесят, может лучше судить о том, что требуется для блага
маленькой девочки?
– Дед лучше всех знал, что нужно каждому из нас.
– Лучше, чем тетушка Эдит?
– Разве что она. Она всегда была за школу. Я признаю, что у
Жозефины появились дурные привычки – хотя бы эта жуткая манера подслушивать.
Но, по-моему, она просто играет в сыщиков.
Что вынудило Магду принять такое неожиданное решение? Только
ли забота о благополучии Жозефины? Жозефина была на редкость хорошо осведомлена
обо всем, что происходило в доме незадолго до убийства, что, естественно, было
не ее дело. Здоровая школьная обстановка, постоянные игры на свежем воздухе –
все это, несомненно, должно было пойти ей на пользу. Но меня тем не менее
удивила скоропалительность решения Магды и ее настойчивость в этом вопросе. Не
потому ли, что Швейцария была далеко отсюда?
