Голос его сорвался, и он бросился вон из комнаты.
Эдит де Хевиленд возмущенно прищелкнула языком.
– Никаких сдерживающих центров, – сказала она.
– Я понимаю его чувства, – заявила Магда.
– Я в этом не сомневаюсь, – ледяным тоном ответила Эдит де
Хевиленд.
– Бедный мой мальчик! Пойду посмотрю, что с ним…
– Постойте, Магда… – Эдит де Хевиленд поспешила за ней.
Голоса их вскоре затихли.
София продолжала смотреть на Филипа. И мне почудилось, что в
ее глазах была мольба. Но если и была, то она осталась без ответа. Филип
холодно посмотрел на дочь – он уже полностью владел собой.
– Ты хорошо разыграла свою карту, София, – сказал он и вышел
из комнаты.
– Это жестоко с его стороны, – возмутился я. – София!
Она протянула мне руки, и я привлек ее к себе:
– Многовато всего, радость моя.
– Я понимаю, что они должны чувствовать.
– Этот старый черт, твой дед, не должен был наваливать это
все на тебя.
Она распрямила плечи:
– Он считал, что я могу это взять на себя. Я и правда могу.
Я хотела бы… хотела бы только, чтобы Юстас не принимал это так близко к сердцу.
– У него это пройдет.
– Ты думаешь? А я не уверена. Он из тех, кто любит себя
растравлять. Мне невыносимо от того, что страдает отец.
– А мать, по-моему, ничего.
– На самом-то деле это ее волнует. Уж очень ей не по нутру
просить у дочери деньги на постановку пьес. Но ты и оглянуться не успеешь, как
она будет уговаривать меня поставить «Эдит Томпсон».
– И что ты ей ответишь? Если это доставит ей радость…
София высвободилась из моих объятий и решительно откинула
голову:
– Я скажу «нет»! Пьеса гнусная, и роль маме не подходит. Это
называется швырять деньги на ветер.
Я невольно рассмеялся. Не мог удержаться.
– С чего это ты? – с подозрением спросила София.
– Я начинаю понимать, почему твой дед оставил деньги тебе.
Ты внучка своего деда.
Глава 21
Меня все время не покидало сожаление, что с нами нет
Жозефины. Вот уж кто извлек бы максимум удовольствия от всего происходящего.
Она быстро поправлялась, и ее ждали теперь со дня на день,
но все же она пропустила еще одно важное событие.
Как-то утром, когда я был в альпийском садике с Софией и
Брендой, к входной двери подкатила машина, и из нее вышли Тавернер и сержант
Лэм. Они поднялись по ступенькам и вошли в дом.
Бренда вдруг застыла и, не отрываясь, смотрела на машину.
– Снова эти люди, – сказала она. – Вернулись. А я думала, их
уже не будет. Я думала, все уже закончилось.
Я видел, что она дрожит.
Она присоединилась к нам минут десять назад. Кутаясь в свое
манто из шиншилл, она пожаловалась:
– Я сойду с ума, если не пройдусь по воздуху. Стоит выйти из
ворот, тут же на тебя как коршун налетает репортер. Живешь как в осаде. Неужели
это никогда не кончится?
София сказала, что, по ее предположению, репортерам все это
скоро надоест.
– Но ты можешь ездить на машине, – добавила она.
– Я же сказала тебе, мне необходимо двигаться, – ответила
Бренда и тут же быстро спросила: – Вы решили отказать от места Лоуренсу?
Почему?
– У нас изменились планы насчет Юстаса, а Жозефина едет в
Швейцарию, – спокойно ответила София.
– Но он так этим удручен. Он чувствует, что вы ему не
доверяете.
София промолчала, и в эту минуту подъехала машина Тавернера.
Бренда стояла возле нас, и от осенней сырости ее явно
знобило.
– Что им тут надо? Зачем они приехали? – прошептала она.
Мне казалось, я догадался, зачем они здесь. Я ничего не
рассказывал Софии про письма, которые нашел за баком, однако мне было известно,
что они отправлены прокурору…
Тавернер вышел из дома, пересек подъездную дорожку и по
газону направился к нам. Бренда задрожала еще сильнее.
– Что ему надо? Что ему надо? – нервно повторяла она.
Подойдя к нам, Тавернер заговорил, обращаясь к Бренде сухим
официальным языком:
– У меня имеется ордер на ваш арест, – заявил он. – Вы
обвиняетесь в том, что ввели дозу эзерина Аристиду Леонидису. Должен
предупредить вас, что все сказанное вами может быть использовано как
свидетельство против вас на суде.
И тут Бренда окончательно потеряла контроль над собой. Она
истошно закричала и вцепилась в меня:
– Нет, нет, нет, это неправда! Чарльз, ну скажите им, что
это неправда! Я ничего не делала… Я ничего про это не знаю… Это заговор. Не
отдавайте меня им, это неправда, ну поверьте мне… Это неправда… Я ничего не
делала…
Это был кошмар, непередаваемый кошмар. Я пытался успокоить
ее. Я с трудом оторвал ее пальцы от своей руки. Я говорил ей, что найду
адвоката и что она должна держаться – адвокат обо всем позаботится…
Тавернер мягко взял ее за локоть:
– Пойдемте, миссис Леонидис. Шляпа вам не нужна? Нет? Тогда
мы сразу же двинемся.
Она отшатнулась, не спуская с него расширившихся от ужаса
кошачьих глаз.
– А Лоуренс? – спросила она. – Что вы сделали с Лоуренсом?
– Мистер Лоуренс Браун тоже арестован, – сказал Тавернер.
Она вдруг перестала сопротивляться. Тело ее, казалось, разом
сникло и съежилось. По лицу потекли слезы. Она спокойно пошла с Тавернером
через газон к машине. Я видел, как из дома вышли Лоуренс Браун и сержант Лэм и
тоже сели в машину, которая тотчас же тронулась.
Я перевел дыхание и посмотрел на Софию. Она была очень
бледна, и выражение лица было страдальческое.
– Какой ужас, Чарльз! Какой это ужас!
– Да.
– Ты должен достать для нее по-настоящему первоклассного
адвоката – самого лучшего. И надо… Надо ей всячески помочь.
– Обычно не задумываешься, как происходят такие вещи, –
сказал я. – Я никогда раньше не видел, как производят арест.
