– Это не страшно, – утешил меня отец. – Постепенно
вспомнится. Еще у тебя есть кто-нибудь на подозрении?
– Да. И даже очень. Что тебе известно о детском параличе? О
его воздействии на характер, я хочу сказать.
– Ты имеешь в виду Юстаса?
– Да. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется,
что Юстас самый подходящий претендент. Он не любил деда, был на него в обиде.
Он мальчик странный и неуравновешенный. То есть явно не в норме. Он
единственный в семье, кто мог бы, по моим представлениям, спокойно пристукнуть
Жозефину, если она что-то про него знала – а похоже, что знала. Эта девочка
знает все про всех. И все записывает себе в записную книжечку…
Меня вдруг осенило.
– Боже, какой я осел! – только и оставалось мне воскликнуть.
– Что случилось?
– Теперь я знаю, что было не так. Мы решили, Тавернер и я,
что этот погром в комнате у Жозефины, эти сумасшедшие поиски были затеяны ради
писем. Я думал, что она их заполучила и спрятала на чердаке. Но когда мы с ней
разговаривали позавчера, она ясно сказала, что письма спрятал сам Лоуренс. Она
видела, как он спустился с чердака, пошла по его следам и обнаружила письма. И
конечно же, прочитала. В этом уж можно не сомневаться. А потом оставила там,
где они лежали.
– Ну и что из этого?
– Разве ты не видишь? Очевидно, кто-то искал в ее комнате не
письма, а нечто совсем другое.
– И это другое…
– Черная записная книжечка, где она записывает свои
«разоблачения». Эту книжечку и искали. Еще мне кажется, что тот, кто искал ее,
так ее и не нашел. Значит, книжечка и сейчас у Жозефины. Но если так…
Я даже привстал.
– Если это так, – сказал отец, – значит, ей все еще грозит
опасность. Ты это хотел сказать?
– В безопасности она будет только тогда, когда уедет в
Швейцарию. Ты ведь знаешь, что ее собираются туда послать?
– А сама она хочет ехать?
Я задумался:
– Не уверен.
– Тогда она, скорее всего, и не поедет, – заключил отец. –
Насчет опасности ты прав. Поэтому поезжай в Суинли Дин как можно скорее.
Но все-таки кто же это мог быть? Юстас? Клеменси? Я был
близок к отчаянию.
– Факты, по-моему, ясно указывают в одном направлении… –
тихо сказал отец. – Меня удивляет, что ты сам этого не видишь.
Гловер открыл дверь:
– Прошу прощения, мистер Чарльз, вас к телефону. Мисс
Леонидис звонит из Суинли Дин, говорит, что очень срочно.
Меня охватил ужас – повторялось все точно, как в прошлый
раз. Неужели снова Жозефина? А вдруг убийца на этот раз не промахнулся?…
Я поспешил к телефону:
– София? Это я, Чарльз.
В голосе Софии было какое-то глухое отчаяние.
– Чарльз, ничего не кончилось. Убийца все еще здесь.
– Что ты хочешь сказать? Что случилось? Опять Жозефина?
– На этот раз не Жозефина. Няня.
– Няня?
– Да. В стакане было какао – это был Жозефинин стакан, она
не стала пить и оставила на столе, а няня решила, что жалко выливать, и выпила.
– Бедная няня! Она в тяжелом состоянии?
Голос Софии дрогнул:
– Чарльз, она умерла.
Глава 24
Снова начался кошмарный сон.
Я думал об этом, сидя в машине, когда мы с Тавернером ехали
из Лондона в Суинли Дин. Это было точное повторение нашего прошлого
путешествия.
Тавернер иногда произносил какие-то бранные слова. Я же
время от времени твердил тупо и бессмысленно одну и ту же фразу: «Значит, это
не Бренда и не Лоуренс. Значит, не Бренда и не Лоуренс».
Верил ли я сам в это? Скорее мне хотелось верить, хотелось
уйти от других, более зловещих предчувствий…
Они влюбились друг в друга и писали друг другу глупые,
сентиментальные, любовные письма. Они уповали на то, что старый муж Бренды
скоро спокойно и тихо отойдет в мир иной, – я даже не был уверен, что они так
уж жаждали его смерти. У меня было чувство, что отчаяние и тоска несчастной
любви их вполне устраивают, даже больше, чем перспектива будничной супружеской
жизни. Бренда вряд ли была страстной женщиной. Для этого она была слишком
анемична, слишком пассивна. Она мечтала о романтической любви. Думаю, что и
Лоуренс тоже был из тех, для кого несбывшиеся надежды и неясные мечты о будущем
блаженстве значат больше, чем утехи плотской любви.
Они попали в ловушку и, насмерть перепуганные, не могли
сообразить, как из нее выбраться. Лоуренс сделал невероятную глупость, не
уничтожив письма Бренды. Его письма Бренда, очевидно, все же уничтожила. Иначе
бы их нашли. И вовсе не Лоуренс положил мраморного льва на дверь прачечной. Это
был кто-то другой, чье лицо по-прежнему было скрыто от нас маской.
Мы подъехали к двери. Тавернер вышел, я последовал за ним. В
холле стоял какой-то незнакомый мне человек в штатском. Он поздоровался с
Тавернером, который сразу же отозвал его в сторону.
Внимание мое привлекла гора чемоданов в холле. На всех
чемоданах были бирки с адресом. Пока я смотрел на них, по лестнице спустилась
Клеменси. На ней было ее неизменное красное платье, пальто из твида, а на
голове красная фетровая шляпа.
– Вы приехали как раз вовремя, чтобы попрощаться, Чарльз, –
сказала она.
– Вы уезжаете?
– Да. Мы сегодня вечером едем в Лондон. Самолет завтра рано
утром.
Она была спокойна и улыбалась, но глаза глядели
настороженно.
– Но сейчас вы ведь не можете уехать.
– Почему не можем? – Голос сразу стал жестким.
– А смерть…
– Смерть няни к нам не имеет никакого отношения.
– Может быть, и нет. Тем не менее…
– Почему вы говорите «может быть, и нет»? Она действительно
к нам не имеет отношения. Мы были у себя наверху, складывали остатки вещей. И
ни разу не спускались вниз, пока какао стояло на столе в холле.
– Вы можете это доказать?
– Я отвечаю за Роджера, а он за меня.
– И никаких других свидетелей? Не забывайте, вы муж и жена.
