Гнев ее вылился наружу.
– Вы невыносимы, Чарльз! Мы с Роджером собираемся уехать –
начать новую независимую жизнь. На кой дьявол нам понадобилось на прощание дать
яд доброй глупой старухе, не причинившей нам никакого зла?
– Может быть, вы намеревались дать яд кому-то другому?
– Еще менее вероятно, что мы хотели отравить ребенка.
– Но это ведь зависит от того, какой это ребенок. Не
согласны?
– Что вы имеете в виду?
– Жозефина не совсем обычный ребенок. Она много знает о
людях. Она…
Я запнулся. В дверях, ведущих в гостиную, появилась
Жозефина. Она грызла неизменное яблоко, а глаза над его круглым румяным бочком
светились каким-то бесовским торжеством.
– Няню отравили, – объявила она. – Точь-в-точь как и
дедушку. Интересно, правда?
– Тебя что, это совсем не огорчает? – спросил я сурово. – Ты
же очень ее любила, мне кажется.
– Не особенно. Она всегда меня ругала за что-нибудь. Вечно
шум поднимала.
– А ты хоть кого-нибудь любишь, Жозефина? – спросила
Клеменси.
Жозефина остановила свой гоблинский взгляд на Клеменси.
– Я люблю тетю Эдит, – сказала она. – Я очень даже люблю
тетю Эдит. И еще я могла бы любить Юстаса, но только он всегда такой злющий со
мной, и ему совсем не интересно разгадывать, кто все это сделал.
– Я советую тебе прекратить эти разгадывания, – сказал я. –
Это небезопасно.
– Мне больше ничего не надо разгадывать. Я все знаю.
Воцарилось молчание. Неподвижный торжествующий взгляд
Жозефины был устремлен на Клеменси. До моего слуха донесся звук, напоминающий
глубокий вздох. Я резко обернулся. На ступеньках, на середине лестницы, стояла
Эдит де Хевиленд, но мне казалось, что вздохнула не она. Звук пришел из-за
двери, через которую вошла Жозефина.
Прыжком я пересек комнату и распахнул дверь – за ней никого
не было.
Я тем не менее был сильно обеспокоен. Кто-то только что
стоял за дверью и слышал, что сказала Жозефина. Я вернулся и взял Жозефину за
руку. Она по-прежнему жевала яблоко и в упор смотрела на Клеменси. Помимо
важного высокомерия, в этом взгляде было какое-то злобное торжество.
Я сказал:
– Пойдем, Жозефина. Нам надо немного поговорить.
Я догадывался, что Жозефина воспротивится, но я был настроен
решительно. Я почти насильно дотащил ее до той части дома, где она жила. Там
была небольшая комната типа гостиной, которой пользовались в дневные часы и
где, я надеялся, никто не потревожит нас. Я привел ее туда и, закрыв крепко
дверь, усадил на стул. Затем я пододвинул второй стул и сел так, чтобы видеть
ее лицо.
– Ну, а теперь, Жозефина, поговорим откровенно. Итак, что
тебе известно?
– Масса всего.
– В этом я не сомневаюсь. У тебя голова, наверное, так
забита, что туда уже больше не вмещается никаких сведений – ни нужных, ни
ненужных. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, не так ли?
– Конечно, знаю. Я же не глупая.
Я так и не понял, предназначалась ли эта шпилька мне или
полиции, но я, не обратив на нее внимания, продолжал:
– Ты знаешь, кто положил яд в твое какао?
Жозефина кивнула.
– Ты знаешь, кто отравил дедушку?
Снова кивок.
– А кто прошиб тебе голову?
Она снова кивнула.
– Тогда вспомни то, что ты знаешь, и расскажи все мне прямо
сейчас.
– Не расскажу.
– Ты должна это сделать. Все добытые тобой или подслушанные
сведения необходимо сообщить полиции.
– Я ничего не расскажу полиции. Они глупые. Они думают, что
это Бренда… или Лоуренс. А я не такая глупая. Я-то знаю прекрасно, что это
вовсе не они. У меня давно появилась мысль, кто это мог быть, и я произвела
проверку – и теперь я знаю, что была права, – заключила она с радостным
удовлетворением.
Я призвал на помощь все свое терпение и начал новую атаку.
– Я не могу не признать, Жозефина, что ты необыкновенно
умна, – сказал я.
Она была явно польщена.
– Но скажи сама, какой толк от твоего ума, если тебя не
будет в живых и ты не сможешь порадоваться тому, что ты такая умная? Дурочка,
разве тебе не понятно, что, пока ты так по-детски все скрываешь, ты находишься
в непрерывной опасности?
Жозефина с довольным видом кивнула:
– Конечно, понимаю.
– Ты уже два раза чудом избежала смерти. При первом
покушении ты едва не лишилась жизни, а второе стоило жизни другому человеку. И
если ты будешь с важным видом расхаживать по дому и объявлять во всеуслышание о
том, что тебе известен убийца, будут новые попытки – и погибнешь либо ты, либо
кто-то другой. Разве ты этого не понимаешь?
– В некоторых детективах иногда убивают всех подряд, одного
за другим, – сказала Жозефина с явным удовольствием. – А в конце преступника
ловят только потому, что он или она единственно и остался в живых.
– Но это не детектив. Это «Три фронтона», Суинли Дин, а ты –
маленькая глупая девочка, начитавшаяся больше чем нужно всякой ерунды. Я
заставлю тебя сказать мне, что ты знаешь, даже если мне придется душу из тебя
вытрясти.
– Я всегда могу что-нибудь наврать, – возразила Жозефина.
– Можешь, но не станешь. Собственно, чего ты ждешь?
– Вы не понимаете, – сказала Жозефина. – Может, я вообще
никогда не скажу. А может, я люблю этого человека?
Она сделала паузу, как мне показалось, чтобы полюбоваться
произведенным эффектом.
– А если я и скажу когда-нибудь, – продолжала она, – то уж
сделаю это как надо. Рассажу всех в круг, разберу все с начала до конца,
приведу улики, а потом неожиданно скажу: «Это вы!» – Она театральным жестом
выбросила вперед указующий перст как раз в ту минуту, когда вошла Эдит де
Хевиленд.
– Брось огрызок яблока в мусорную корзину, Жозефина, –
сказала она строго. – Где твой носовой платок? У тебя липкие пальцы. Я
собираюсь взять тебя прокатиться на машине.
Встретившись со мной взглядом, она многозначительно
добавила:
– Ей полезно отсюда уехать на часок-другой… – Заметив, что
Жозефина готова взбунтоваться, она сказала: – Мы поедем в Лонгбридж и будем
есть мороженое, крем-брюле.
