Глаза Жозефины радостно заблестели.
– Две порции, – сказала она.
– Посмотрим. А теперь пойди надень шапочку и пальто и не
забудь темно-синий шарф. Сегодня холодно. Чарльз, сходите вместе с ней и
подождите, пока она оденется. Не оставляйте ее одну. Мне надо написать пару
записок.
Она села за письменный столик, а я эскортировал Жозефину.
Если даже Эдит меня бы не предупредила, я все равно бы ходил за Жозефиной
хвостом. Я был уверен, что этого ребенка за каждым поворотом подстерегает
опасность.
Я только успел критически оглядеть туалет Жозефины, как в
комнату вошла София. Она очень удивилась при виде меня:
– Вот уж не ожидала увидеть тебя в роли горничной, Чарльз. Я
и не знала, что ты здесь.
– А я еду в Лонгбридж с тетей Эдит, – объявила с важным
видом Жозефина. – Мы будем есть мороженое.
– Брр, в такую холодину?
– Крем-брюле прекрасно в любую погоду, – ответила Жозефина.
– Чем на улице холоднее, тем от него теплее.
София была хмурая. Я видел, что она чем-то обеспокоена.
Бледная, круги под глазами.
Мы вернулись с ней обратно в маленькую гостиную. Эдит
промокнула адреса на конвертах и торопливо поднялась.
– Мы отправляемся, – сказала она. – Я велела Эвансу выкатить
«Форд».
Она прошла в холл, мы следом за ней.
Мое внимание снова привлекли чемоданы с голубыми бирками. У
меня они почему-то вызывали смутную тревогу.
Эдит де Хевиленд сказала:
– Какой прекрасный день, – она натянула перчатки и взглянула
на небо. «Форд» уже ждал их перед домом. – Холодно, однако воздух бодрящий.
Настоящий английский осенний день. А как хороши эти обнаженные деревья на фоне
неба – листочки кое-где еще висят, совсем золотые.
Она помолчала, а потом повернулась и поцеловала Софию.
– Прощай, дорогая, – сказала она. – Не слишком огорчайся.
Есть вещи, которые надо принять и пережить.
Затем она сказала:
– Поехали, Жозефина – И села в машину.
Жозефина примостилась на сиденье рядом с ней. Они обе
помахали нам рукой, когда машина тронулась.
– Я считаю, что это правильно – увезти на время Жозефину
отсюда. Но девочку надо заставить рассказать то, что она знает, София.
– Она, очевидно, ничего не знает. Просто делает вид. Любит
напустить на себя важность.
– Все это на самом деле серьезней. Кстати, они выяснили, что
за яд был в какао?
– Дигиталис. Тетя Эдит принимала дигиталис от сердца. У нее
всегда стоит пузырек с маленькими таблеточками, обычно полный. А сейчас пузырек
пустой.
– Но такие вещи надо запирать.
– Она запирает. Но мне кажется, найти ключ для того, кому
это понадобилось, труда не составляет.
– А кому это могло понадобиться? Кому? – Я снова поглядел на
груду багажа и неожиданно для себя произнес вслух: – Им нельзя уезжать. Нельзя
их отпускать.
София смотрела на меня с удивлением:
– Роджера и Клеменси? Уж не думаешь ли ты?…
– А что ты думаешь?
София как-то беспомощно взмахнула руками.
– Не знаю, Чарльз, – сказала она едва слышно. – Я знаю
только одно – снова… снова вернулся этот кошмарный сон…
– Да, я тебя понимаю. Те же слова пришли мне в голову, когда
мы ехали сюда с Тавернером.
– Потому что это и есть настоящий кошмар. Ходить среди
близких людей, смотреть на их лица… и вдруг увидеть, как эти лица меняются… и
перед тобой уже совсем другой человек, не тот, кого ты знаешь, незнакомый,
жестокий…
Она вдруг закричала:
– Давай выйдем на улицу, Чарльз, давай выйдем! На улице не
так страшно… Я боюсь оставаться в доме…
Глава 25
Мы долго пробыли в саду. По молчаливому согласию мы больше
ни словом не обмолвились об ужасе, нависшем над нами. Вместо этого София с
нежностью и теплотой рассказывала мне об умершей, о бесконечных затеях, об
играх, в которые они в детстве играли с няней. Няня знала множество историй про
Роджера, про их отца, про других братьев и сестер. Для нее они были все равно
что свои дети. Няня снова вернулась к ним помочь во время войны, когда Жозефина
была крошкой, а Юстас забавным мальчуганом.
Воспоминания эти были целебным бальзамом для Софии, и я изо
всех сил поддерживал наш разговор.
Я подумал о Тавернере – интересно, что он делает? Наверное,
опрашивает обитателей дома. Отъехала машина с полицейским фотографом и двумя
полицейскими, и тут же около дома остановилась санитарная карета. Я
почувствовал, как вздрогнула София. Карета вскоре уехала, и мы поняли, что тело
няни увезли, чтобы подготовить его для вскрытия.
А мы все сидели, потом ходили по саду и говорили, говорили
без конца – и снова наши слова, чем дальше, тем больше маскировали наши
подлинные мысли.
Поежившись, София сказала:
– Должно быть, очень поздно – почти совсем темно. Надо идти.
Тети Эдит с Жозефиной еще нет… Им давно пора вернуться.
Меня охватило какое-то смутное беспокойство. Что случилось?
Тетя Эдит нарочно держит девочку подальше от скрюченного домишка?
Мы возвратились в дом.
София задернула шторы, мы разожгли камин. Казавшаяся
неуместной былая роскошь обстановки вдруг гармонично вписалась в интерьер
просторной гостиной. На столах стояли большие вазы с желтыми хризантемами.
София позвонила, и та самая горничная, которую я видел
наверху, принесла чай. Глаза у нее были красные, и она непрерывно всхлипывала.
Я заметил, что она то и дело испуганно оглядывается назад.
Магда присоединилась к нам, а Филипу чай отнесли в
библиотеку. На сей раз Магда была воплощением застывшей скорби. После каждого
сказанного слова она надолго замолкала. Неожиданно она спросила:
– А где же Эдит и Жозефина? Что-то они запаздывают.
В голосе ее, как мне показалось, была озабоченность.
В душе у меня росло беспокойство. Я спросил, здесь ли еще
Тавернер, и Магда ответила, что он как будто не уехал.
Я отправился на его поиски и, как только увидел, сразу же
сказал, что меня беспокоит отсутствие мисс де Хевиленд и девочки. Тавернер
немедленно позвонил по телефону и отдал какие-то распоряжения.
