Это была великолепная постановка – блестящее воплощение ее
замысла: ей грозит опасность, она «что-то знает», на нее совершено покушение.
Теперь мне было ясно, что она нарочно привлекла мое внимание
к чердаку и бакам, когда она там была. Сама же она и устроила артистический
беспорядок в своей комнате перед тем, как отправиться в прачечную.
Однако после возвращения из больницы, когда она узнала, что
арестованы Бренда и Лоуренс, у нее появилась неудовлетворенность. Расследование
было закончено, и она, Жозефина, оказалась вне огней рампы. Тогда она и выкрала
дигиталис из комнаты Эдит и опустила таблетки в свой собственный стакан с
какао, оставив его нетронутым на столе в холле.
Знала ли она, что няня его выпьет? Вполне возможно. Судя по
ее словам в то утро, она не одобряла критического отношения к себе няни. А
няня, умудренная долголетним опытом общения с детьми, не могла ли она что-то
заподозрить?… Мне кажется, няня знала, всегда знала, что Жозефина не совсем
нормальная. Раннее умственное развитие сочеталось в ней с отсталостью
нравственного чувства. Не исключено также, что в ее генах столкнулись разные
наследственные факторы – то, что София назвала «семейной жестокостью».
Она унаследовала властную безжалостность бабушки с
материнской стороны и безжалостный эгоизм Магды, которая видела всегда все
только со своей колокольни. Будучи чувствительной, как Филип, Жозефина страдала
от клейма некрасивого, «приблудного» ребенка. Несомненно и то, что ей
передалась изначальная искривленная сущность старого Леонидиса. Плоть от плоти
своего деда, она напоминала его и умом и хитростью, но с той лишь разницей, что
любовь его изливалась наружу, на его семью, а у нее лишь на самое себя.
Я решил, что старый Леонидис понял то, чего не понимал ни
один член семьи – а именно, что Жозефина может быть источником опасности для
других и в первую очередь для самой себя. Он не пускал ее в школу, потому что
опасался, что она может наделать бед. Дома он мог укрыть и уберечь ее, и теперь
мне стала понятна его настойчивая просьба к Софии последить за Жозефиной.
И не было ли продиктовано страхом за девочку неожиданное
решение Магды отправить ее за границу? Это мог быть и неосознанный страх,
скорее неясный материнский инстинкт.
А как Эдит де Хевиленд? Она, очевидно, что-то заподозрила…
ее охватил страх, и в конце концов она поняла всю правду.
Я взглянул на письмо, которое все еще держал в руке.
«Дорогой Чарльз, это конфиденциально – для Вас… и для Софии,
если Вы сочтете нужным дать ей это письмо. Необходимо, чтобы кто-нибудь знал
правду. Я вкладываю в письмо то, что я нашла в пустой собачьей будке у черного
входа. Это подтвердило мои подозрения. Действие, которое я собираюсь
предпринять, можно судить двояко – не знаю, правильно я поступаю или нет. Моя
жизнь в любом случае близится к концу, и я не хочу, чтобы ребенок пострадал, по
моему мнению, она пострадает, если ей придется держать земной ответ за то, что
она совершила.
В помете всегда есть «бракованный» щенок.
Если я не права, Бог простит меня – я делаю это из любви. Да
благословит Господь вас обоих.
Эдит де Хевиленд».
Я колебался только одну минуту, а затем вручил письмо Софии.
Вместе мы раскрыли Жозефинину черную книжечку.
«Сегодня я убила дедушку…»
Мы перевернули страницу. Это было очень любопытное
сочинение, особенно, как я себе представляю, интересное для психолога. С
поразительной откровенностью оно описывало ярость, которую вызывали любые
препоны, чинимые эгоцентрическим желаниям. Мотив преступления был изложен так
по-детски и был настолько несоразмерен, что мог вызвать только жалость.
«Дедушка не позволяет мне брать уроки танцев, и поэтому я
решила его убить. Тогда мы поедем жить в Лондон, а мама не будет против
танцев…»
Я привожу только несколько пассажей, но все они очень важны
для понимания.
«Я не хочу ехать в Швейцарию и не поеду. Если мама заставит
меня, я ее тоже убью – только мне негде достать яд. Может, я сама его сделаю.
Из тисовых ягод. Говорят, они тоже ядовитые.
Юстас меня сегодня очень разозлил. Он говорит: я девчонка, и
пользы от меня никакой, и моя сыщицкая работа дурацкая. Небось он никогда не
думал бы, что я дура, если бы знал, что я совершила убийство.
Мне нравится Чарльз, но он какой-то глупый. Я еще не решила,
на кого я свалю вину за преступление. Может, на Бренду и Лоуренса… Бренда
противная, говорит, что у меня не все дома, а Лоуренс мне нравится – он
рассказал мне о Шарлотте Корде: она убила кого-то там в ванне. Но сделала она
это не очень-то умело…»
Последний абзац был весьма недвусмысленным:
«Я ненавижу няню… ненавижу… ненавижу. Она говорит, что я еще
маленькая. Говорит, что я рисуюсь. Это она подговаривает маму послать меня за
границу… Я хочу ее тоже убить – я думаю, на это сгодится лекарство тети Эдит. И
если будет еще одно убийство, полиция вернется и снова станет очень интересно.
Няня умерла. Я рада. Я еще не решила, куда я спрячу пузырек
с маленькими таблетками. Может быть, в комнате у тети Клеменси или у Юстаса.
Когда я буду умирать в старости, я пошлю ее шефу полиции, и
тогда все увидят, какая я великая преступница».
Я закрыл книжечку. У Софии по щекам лились слезы.
– Чарльз, Чарльз, это ужасно. Она маленький монстр… но при
этом… жаль ее до ужаса.
Я испытывал те же чувства.
Мне была чем-то симпатична Жозефина… И я все еще не утратил
симпатии к ней… Не любишь ведь ты кого-то меньше из-за того, что у него
туберкулез или другая смертельная болезнь? Жозефина была, как сказала София,
маленьким чудовищем, но чудовищем трогательным. Она родилась с дефектом –
выкрученный ребенок из скрюченного домишка.
– А если бы… она не погибла, что бы с ней сталось? –
спросила София.
– Очевидно, ее бы послали в исправительное заведение или в
специальную школу. Потом освободили бы или, на худой конец, признали
невменяемой.
София содрогнулась:
– Лучше уж так, как есть. Но вот тетя Эдит… Мне невыносимо
думать, что она взяла на себя вину.
– Она сама выбрала этот путь. Не думаю, что это получит
огласку. Мне представляется, что против Бренды и Лоуренса, когда начнется суд,
не будет выдвинуто никаких обвинений, и их освободят. А ты, София, – я
переменил тон и взял обе ее руки в свои, – ты выйдешь за меня замуж. Я получил
назначение в Персию – мне только что стало известно об этом. Мы поедем туда
вместе, и ты забудешь о скрюченном домишке. Твоя мать будет ставить пьесы, отец
сможет покупать больше книг, а Юстас скоро поступит в университет. О них больше
не надо беспокоиться. Подумай обо мне.
