Да, я понимал.
– Почему бы тебе все это не объяснить твоей девушке? –
продолжал уже спокойно отец.
– То есть спросить Софию, могу ли я?… – Я запнулся.
Старик энергично закивал:
– Вот-вот. Я же не прошу тебя втираться туда и шпионить без
ее ведома. Послушаешь, что она тебе на это скажет.
Вот как получилось, что на следующий день я покатил со
старшим инспектором Тавернером и сержантом Лэмом в Суинли Дин.
Проехав чуть подальше площадки для гольфа, мы очутились у
въезда в поместье, где, как мне казалось, до войны красовались внушительного
вида ворота. Патриотизм или безжалостная реквизиция смели их долой. Мы проехали
по длинной извилистой аллее, обсаженной рододендронами, и оказались на
гравийной площадке перед домом.
Дом являл собой невероятное зрелище! Почему его назвали «Три
фронтона»? «Одиннадцать фронтонов» подошло бы ему гораздо больше! Вид у него
был какой-то странный, я бы сказал, перекошенный, и я быстро догадался –
почему. Построен он был как загородный коттедж, но коттедж, несоразмерно
разбухший и поэтому утративший правильные пропорции. Перед нами был типичный
старинный дом, с косыми планками и выступающими фронтонами, но только страшно
разросшийся. Мы словно смотрели на загородный домик сквозь гигантское
увеличительное стекло – скрюченный домишко, выросший, как гриб за ночь!
Мне кое-что стало яснее: дом воплощал представление
грека-ресторатора о типично английском. Он был задуман как дом англичанина. Но
только размером с замок! У меня промелькнула мысль – а как относилась к нему
первая миссис Леонидис. С ней, скорее всего, не советовались и чертежей не
показывали. Вероятнее всего, это был маленький сюрприз ее экзотического
супруга. Интересно, содрогнулась она при виде этого дома или улыбнулась?
Но жилось ей тут, во всяком случае, счастливо.
– Немного угнетает, правда? – произнес инспектор Тавернер. –
Хозяин достраивал его постепенно и, по существу, сделал из него три
самостоятельных дома – с кухнями и со всем прочим. Внутри все на высшем уровне
– как в роскошном отеле.
Из парадной двери вышла София. Без шляпы, в зеленой блузке,
в твидовой юбке. Увидев меня, она остановилась как вкопанная.
– Ты? – воскликнула она.
– София, мне надо с тобой поговорить. Куда бы нам пойти?
На миг мне показалось, что она сейчас откажется, но она
сказала: «Сюда», и мы пошли с ней через лужайку. С площадки для гольфа номер
один открывался дивный вид – поросший соснами склон холма и дальше – сельский
ландшафт в неясной дымке.
София привела меня в садик с альпийскими горками,
выглядевший несколько заброшенным, и мы уселись на очень неудобную, грубую
деревянную скамью.
– Ну? – спросила она.
Тон не обнадеживал. Но я все-таки изложил идею до конца.
Она слушала внимательно. Лицо ее почти ничего не выражало,
но когда я наконец закончил, она вздохнула. Глубоко вздохнула.
– Твой отец, – сказала она, – очень умный человек.
– Да, мой старик не лишен достоинств. Идея, конечно,
никудышная.
– Нет, нет, – прервала она меня, – совсем не никудышная.
Пожалуй, это единственное, что может сработать. Твой отец, Чарльз, очень точно
угадал, о чем думаю я. Он лучше понимает меня, чем ты.
И с неожиданной, какой-то отчаянной горячностью она ударила
кулаком одной руки по ладони другой.
– Мне нужна правда. Я хочу знать!
– Из-за нас с тобой? Но, любовь моя, ведь…
– Не только из-за нас, Чарльз. Речь идет еще о моем душевном
спокойствии. Видишь ли, Чарльз, я вчера вечером не сказала главного… Я боюсь.
– Боишься?
– Да, боюсь, боюсь, боюсь. Полиция считает, твой отец
считает, все считают… что это Бренда.
– Но вероятность…
– Да, да, это вполне вероятно. Вполне правдоподобно. Но
когда я говорю: «Наверное, его убила Бренда», то сознаю, что я хочу, чтобы это
было так. Но, понимаешь, на самом деле я так не думаю.
– Не думаешь? – медленно переспросил я.
– Я не знаю, что думать. Ты услышал нашу историю со стороны,
как я и хотела. Теперь я покажу тебе все изнутри. Мне просто кажется, что
Бренда не тот тип человека, что она не способна на поступок, который может
навлечь на нее опасность. Она для этого слишком заботится о себе.
– А как насчет ее молодого человека? Лоуренса Брауна?
– Лоуренс настоящая овца. У него не хватило бы пороху.
– Неизвестно.
– Вот именно. Мы ведь ничего не знаем наверняка. Я хочу
сказать, люди способны на любые неожиданные поступки. Ты составил о ком-то
определенное мнение, и вдруг оно оказывается абсолютно неверным. Не всегда – но
не так уж и редко. И все-таки Бренда… – София тряхнула головой. – Она всегда
вела себя в соответствии со своей натурой, а это было бы так не похоже на нее.
Она то, что я называю: женщина гаремного типа. Любит сидеть и ничего не делать,
любит сладкое, красивые платья, драгоценности, любит читать дешевые романы и
ходить в кино. И, как ни странно это может показаться, если вспомнить, что деду
было восемьдесят семь лет, она, по-моему, была от него без ума. В нем ощущалась
сила, энергия. Мне кажется, он давал женщине почувствовать себя королевой…
фавориткой султана. Я думаю и всегда думала, что благодаря ему Бренда
почувствовала себя волнующей романтической особой. Всю свою жизнь он умел
обращаться с женщинами, а это своего рода искусство, и с возрастом оно не
утрачивается.
Я оставил на время тему Бренды и вернулся к встревожившей
меня фразе Софии:
– Почему ты сказала, что боишься?
София слегка передернулась и сжала руки.
– Потому что так оно и есть, – тихо ответила она. – Очень
важно, Чарльз, чтобы ты меня понял. Видишь ли, мы очень странная семья… В
каждом из нас сидит жестокость… причем совершенно разного свойства. Вот это и
вызывает тревогу: то, что она разная.
Должно быть, на моем лице она прочла непонимание. Она
продолжала более настойчиво:
– Сейчас я постараюсь выразить свою мысль яснее. Возьмем,
например, дедушку. Один раз он рассказывал нам про свое детство в Смирне и
мимоходом, как будто так и надо, помянул, что пырнул ножом двоих. Какая-то
уличная ссора, кто-то его смертельно оскорбил – точно не знаю, но все, что
произошло, для него было совершенно естественно. И он, в сущности, забыл про ту
историю. Но, согласись, услышать о таком поступке в Англии и совершенно между
прочим – довольно дико.
