В ведении Горностаевого Мэра находилось три здания, имевших различное число этажей и служивших для разных целей. Приземистое здание ратуши использовалось для проведения разного рода церемоний. В его залах, украшенных полотнами прославленных живописцев, могли выступать с концертами скрипичные квартеты. Каждый мэр в любой момент мог укрепить здесь свой дух, посетив галерею с портретами своих славных предшественников.
По-настоящему высокий офис находился в полумиле от ратуши и располагался на верхних этажах одного из самых высоких небоскребов, откуда сквозь разрывы между облаками можно было увидеть весь город, казавшийся набором разноцветных кубиков и полосок. Судьбоносные решения принимались именно здесь, поскольку их принятию не мешали ни лица, ни крики тех, кому не суждено было совладать с волнами истории.
Третий офис находился на пятнадцатом этаже стоявшего в Бэттери здания. Из его огромных окон была видна гавань, луга Губернаторского острова, рыжий кирпич Бруклин-Хайтс и зеленые газоны бруклинских парков и кладбищ. Находясь в этом офисе, мэр придерживался золотой середины. С одной стороны, взгляд его простирался достаточно далеко, с другой – он видел отсюда не только дали, но и фигурки людей. Да и корабли, которые крались вверх по Баттермилк-Ченнел, смотрелись отсюда куда лучше, чем с последних этажей небоскреба. Когда он взирал на них с этой усредненной позиции, они напоминали ему об океане.
Именно здесь, в не слишком низких, но и не слишком высоких кабинетах, Горностаевый Мэр и принимал большую часть своих решений. Поскольку эти комнаты не были столь же богатыми историей и ветхими, как палаты ратуши, и столь же эфемерными, как заоблачные выси небоскреба, он мог заниматься здесь разрешением самых сложных проблем и вопросов, составляющих суть политики. Он называл это место Чистилищем и обычно принимал большую часть своих посетителей (к числу которых относился и Прегер де Пинто) именно здесь.
Главный редактор «Сан», бывавший здесь уже не раз и не два, плюхнулся в кожаное кресло так, словно находился у себя дома.
– И что же у нас происходит? – спросил он у Горностаевого Мэра.
– Понятия не имею. А в чем, собственно, дело? – полюбопытствовал в свою очередь Горностаевый Мэр.
– Вы меня прекрасно понимаете.
– Прегер, я даже не догадываюсь, о чем вы! Что с вами стряслось? Вы напали на след Бинки?
– Хорошо. Я попытаюсь объяснить вам цель своего прихода. На прошлой неделе вы побывали на борту судна, бросившего якорь в Гудзоне. Наши репортеры сообщали, что, направляясь туда, вы выглядели встревоженным и расстроенным, словно заключенный, ожидающий оглашения приговора. Через два часа вы вернулись на берег совсем другим человеком и на глазах у всего города принялись плясать прямо на пристани.
Мэр откинулся на спинку кресла и довольно захохотал.
– За всю прошедшую с той поры неделю вы еще ни разу не общались с прессой.
– Я был очень занят.
– Город сгорает от нетерпения, желая узнать, что же это за корабль и с кем вы на нем встречались. Ваш союзник «Гоуст» сравнил ваш танец с джигой, которую сплясал Гитлер, узнав о сдаче Парижа. Неужели вам это нравится? Неужели вы не понимаете, что ваша скрытность может в любой момент обернуться против вас?
– Мои обязанности состоят вовсе не в том, чтобы выполнять за вас вашу работу, – усмехнулся мэр. – Если вы не знаете, кто находится на корабле, это, простите, ваша проблема. Возьмите в аренду катер и поезжайте туда сами.
– У нас есть собственный катер. Мы были на месте уже через полчаса после того, как этот странный корабль бросил якорь. Вы наверняка знаете о том, что они не пускают на борт посторонних и наотрез отказываются от любого общения. Мы пытаемся решить эту проблему. Мне хотелось бы единственно получить от вас какие-то общие указания…
– Если я этого не сделаю, «Сан» не поддержит меня этой осенью, так?
– Политика – искусство компромисса. Вполне возможно, в этом случае мы вас действительно не поддержим.
– Из-за такого пустяка?
– Мы не считаем это пустяком. Горожане хотят знать, что происходит в их городе, вы же отказываете им в этом праве.
– Ну а если я храню молчание в их же интересах?
– Вы, как и любой другой человек, можете ошибаться.
– Что поделаешь… И тем не менее я считаю свою позицию единственно правильной.
– Уж лучше бы об этом судили другие.
– В данном случае это невозможно.
– Я вас не понимаю, – вздохнул Прегер. – Телевизионщики смешают вас с грязью.
– Они это уже сделали.
– И при этом вы собираетесь выставлять свою кандидатуру на второй срок?
Горностаевый Мэр улыбнулся.
– Разве у меня есть реальные конкуренты?
– Пока нет.
– То-то и оно. К тому времени, когда они появятся, будет уже слишком поздно. Сейчас середина июня. Разве они успеют набрать за три с половиной месяца двадцать тысяч агитаторов и двести руководителей избирательных комиссий?
– Кто знает…
– В любом случае я не намерен менять свое решение.
– Но почему?! – воскликнул Прегер, отказываясь верить в реальность необъяснимой трансформации видного государственного мужа в бункерного политикана.
– Могу сказать вам лишь то, – заметил мэр, – что на моем месте вы, скорее всего, поступили бы точно так же.
– Это ваша личная точка зрения.
– Из этого вовсе не следует то, что она неверна. Город стоит на пороге великих свершений, и я хочу способствовать их быстрейшей реализации. История мне далеко не безразлична, и я готов пожертвовать ради нее своей карьерой. Да и кто мог бы мне помешать?
– К примеру, я, – спокойно произнес Прегер.
Горностаевый Мэр на мгновение растерялся.
– Это не тянет даже на шутку. Высокие, гладко выбритые и образованные люди становились мэрами этого города только в тех случаях, когда у них возникали серьезные нелады с законом. Вы слишком честны и благородны для того, чтобы заниматься подобным вздором. Да и как бы вы стали управлять этой махиной?
– Я попытался бы не обращать на нее особого внимания.
– Это невозможно, пусть об этом мечтают все молодые люди, произносящие перед зеркалом вдохновенные речи. Мы живем в страшном мире! Городом должен управлять не какой-нибудь жалкий краснобай, а достаточно решительный и жесткий человек! И город это знает!
– Что же вы в таком случае скажете о Серебряном Мэре?
– Он занялся писательством уже после того, как ушел со своего поста.
– Я никогда не был писателем, – заметил Прегер. – И на поверку я могу оказаться куда более жестким человеком, чем вам это кажется.
