Гигантский белый конь, который появился невесть откуда, чудесным образом помог кобыле вытянуть сани из воды, после чего они с немыслимой скоростью понеслись вперед. Стальные полозья раскалились до такой степени, что оставляли за собой глубокие колеи, заполненные талой водой.
Через несколько минут они свернули налево, пронеслись мимо домика Фтили и устремились к горному перевалу, с которого было видно озеро Кохирайс и его ближайшие окрестности. Увидев вдалеке цепочку крошечных мерцающих звездочек, Вирджиния вздохнула с облегчением, узнав в них огни прибрежных деревушек.
В следующее мгновение сани скользили уже по равнине. Белый конь исчез в снежной мгле так же внезапно, как и появился, однако черная кобылка неслась с прежней прытью до той поры, пока они не оказались на окраине Кохирайса, после чего перешла на спокойный шаг. Повернув к дому госпожи Геймли, они заметили неподалеку Дейтрила Мубкота, тащившего за собой сани, груженные дровами.
– Дейтрил! Как там моя мама?
– В полном порядке, – фыркнул Мубкот. – Надеюсь, вы не забыли прихватить с собой словари.
Нью-Йорк всегда относился к категории городов, которыми могут править воры и негодяи, пользующиеся славой крутых ребят. Погоду в нем делают люди, привыкшие заливать пламя бензином, сыпать соль на раны и возить уголь в Ньюкасл. Городские власти всегда походили на героев театра абсурда, паноптикум придурков или на работников, не способных шевельнуть ни рукой ни ногой. Эта странность объяснялась прежде всего странностью самого города, не допускавшего над собою никакой власти и предпочитавшего стройной упорядоченности видимую анархию. Подобно тому как музыка состоит из отдельных нот, каждая из которых могла бы звучать в тысячах иных произведений, а жизненные силы империи определяются присутствием в ней элементов, не желающих мириться с самим фактом ее существования, так и этот город, превратись он в неприступную цитадель закона, архитектурных шедевров и чистых улиц, тут же лишился бы как своего очарования, так и своей будущности.
Прегер де Пинто никогда не сомневался в этом. Он полагал, что человеческое общество исполняется подлинного внутреннего величия в моменты очевидного внешнего распада. И потому его нисколько не смущала видимая анархия или кажущееся безумие города. Чем большие обороты набирала кампания, тем реже Прегер де Пинто вспоминал о своих былых планах и о Джексоне Миде. Он чувствовал, что город неминуемо приближается к страшной катастрофе, которая ждала его с приходом нового тысячелетия, когда законы должны были войти в противоречие с правами, а права с законами, и хотел вывести город из этой гибельной стремнины на спокойную воду.
Он считал себя ответственным за судьбу своего города и именно по этой причине отказался от традиционных методов ведения предвыборной кампании, сделал ставку на грядущую зиму, решив привлечь к себе электорат, представив ему чистую правду во всей ее малопривлекательной и скандальной наготе.
– Рычаги кампании? – презрительно спросил он у руководителя предвыборного штаба. – Пустая трата времени и средств! Обязательно передайте сказанное представителям прессы. Мол, де Пинто в такие игры не играет. Люди, соглашающиеся стать ходячими предвыборными транспарантами, вызывают у меня глубокое презрение уже потому, что соглашаются принять участие в этом мерзком сеансе коллективного внушения. Они ничем не отличаются от дам, пытающихся торговать своим бюстом.
– А что вы скажете об особняке Грейси, господин де Пинто?
Горностаевый Мэр едва не проиграл последние выборы члену муниципального совета Магиостро, когда последний избрал местом жительства не роскошный особняк, а жалкую лачугу где-то в Бронксе.
– Жить там я в любом случае не стану.
Руководитель предвыборного штаба облегченно вздохнул, поскольку Горностаевый Мэр уже переехал из своего роскошного особняка в небольшой, но достаточно престижный дом на бульваре Кабрини.
– Мы используем особняк Грейси в качестве конференц-центра, – сказал Прегер. – Ничто не мешает нам проводить конференции рядом с госпиталем Берд С. Кулер и с корзинной фабрикой. Но жить рядом с фабрикой я, простите, не желаю!
– Вот и прекрасно. Мы лишим Горностаевого Мэра и этого козыря.
– Все верно. Денег налогоплательщиков в этом городе хватает. Мэр самого крупного города в мире должен жить в одном из лучших домов города! Мы используем часть средств – что-нибудь около миллиарда – на строительство дворца мэра. Мы можем купить верхние этажи четырех-пяти небоскребов и пространство над ними, соединить их балками и использовать эту импровизированную платформу в качестве основы для ажурного, напоминающего своим видом Версаль дворца с небольшим садом. Впрочем, о чем это я? Нам не нужно ничего покупать! Мы имеем право на отчуждение части собственности!
– Вы забыли о компаниях, управляющих недвижимостью! Почти все средства на проведение предвыборной кампании мы получили именно от них!
– К черту! – презрительно сморщился Прегер. – Отдайте им деньги. Если же мы их расходовали, напишите расписки. Все эти торговцы недвижимостью – особенно Марсель Эйпэн – не более чем шайка напыщенных ничтожеств. Вспомните флаги Эйпэна с гориллой, которые развеваются над каждым вторым зданием. Настало время поведать народу всю правду. Нет на свете более продажных людей, чем эти миллиардеры! Запланируйте на ближайшее время специальную конференцию, посвященную этому вопросу.
– Вы забываете о банкирах. Они откажутся оформлять наши долговые обязательства, ведь вы их уже прокляли!
– Разве они этого не заслуживают? Они сосут кровь из простого народа. Я прокляну их еще не раз!
– Вы поступаете как истинный популист. Народ обожает политиков, которые критикуют банкиров. Главное, не заходить слишком далеко.
– Вы назвали меня популистом? Эти жалкие и алчные слепни, готовые душу продать за ковры и цветные телевизоры, достойны своей участи! Не будь их, не было бы и банкиров!
Руководитель предвыборного штаба принялся нервно постукивать пальцами по фляжке, висевшей у него на поясе.
– Если я правильно понимаю, вы хотите подвергнуть остракизму и господина Бинки?
– Разве он этого не заслуживает?
– Крейг Бинки – ваш главный спонсор.
– Вы его переоцениваете.
– Господин де Пинто, так вы потеряете всех своих избирателей!
– Вы ошибаетесь. Они проголосуют за меня уже потому, что я говорю им правду!
– Но ведь это не так! Вы иногда лжете!
– Я этого не скрываю! Они понимают, что истина и ложь мало чем отличаются друг от друга. Я лгу единственно из сострадания, и они это понимают! Они считают, что я один из них, и это действительно так! Время покажет, кто из нас прав!
– Ладно-ладно, – поспешил согласиться руководитель предвыборного штаба. – Не будем вдаваться в философию. Мне хотелось бы обсудить с вами один вполне конкретный вопрос.
