– Она очень тихая и кружит, подобно маленькому облачку, под куполом этого зала.
Они пересекли целую прерию полированного мрамора и стали спускаться по широкой лестнице, ведущей в подвальный этаж, где находилось бронированное хранилище с банковскими ячейками. Открыв стальную дверь подвала при помощи шила и молотка, они включили фонари и подошли к круглому люку хранилища, диаметр которого составлял никак не меньше десяти футов, а шарнирные пальцы были вдвое толще пожарного гидранта. Впрочем, его вид не произвел особого впечатления на Питера Лейка, тут же начавшего бесконечный монолог, заставивший Сесила вспомнить о Мутфауле, который при решении особенно сложных задач всегда что-то бормотал себе под нос.
– Судя по всему, колеса установлены только для того, чтобы впечатлить клиентов банка, – задумчиво произнес Питер Лейк. – Они придают люку особенно грозный вид, но никак не связаны с его замками – вон как легко они вращаются… Эти две штуковины, – он похлопал рукой по двум большим колесам со стальными спицами, – приводят в движение четыре задвижки. Как пить дать. Если бы мы смогли их провернуть, засовы вышли бы из скважин подобно выползающим из своих нор суркам. Каждая такая задвижка изготовлена из ванадиевой стали, а диаметром – с тарелку… В былые времена можно было играть с замками. Просверлил пару отверстий в нужном месте – и готово. Теперь же все механизмы контролируются маленькими кремниевыми штучками, которые, говорят, умнее всех нас, вместе взятых. Для того чтобы обойти их, нужно заниматься каждым отдельным электроном. Такие вещи под силу только Мутфаулу… Выходит, нам нужно обойти систему контроля, добраться до четырех задвижек и разрезать или вывести их из скважин. Сначала сверлим по три отверстия на каждую задвижку, затем вышибаем задвижки вбок – благо дверь обшита тонкой листовой сталью… Главное, не ошибиться при разметке.
Он извлек из кожаной сумки целую гору циркулей и линеек и, тихо припевая, принялся вычерчивать на полированной стальной поверхности сложную диаграмму. Его пение несказанно обрадовало Сесила (пусть тот и не слышал звуков аккомпанировавшего Питеру Лейку фортепьяно), который расчувствовался настолько, что вспомнил те далекие годы, когда он занимался татуировками. Питер Лейк закончил разметку примерно через час, после чего они просверлили крепежные отверстия для треног, которые должны были обеспечить нужный наклон сверл, установили скобы и приступили к сверлению.
Они использовали для этого высокоскоростные электрические дрели с водяным охлаждением, позаимствованные Питером Лейком из кабинета стоматолога и использовавшиеся им для работы в «Сан». Быстро справившись с задачей, они залили в образовавшиеся наклонные шахты нитроглицерин, залепили отверстия гуттаперчей, пропустили через этот мягкий уплотнитель медные провода, соединенные с похожим на осьминога распределительным устройством, собрали свои инструменты и вывели провод наверх.
Присоединяя провода к взрывной машинке, Питер Лейк сказал:
– Не люблю я этот нитроглицерин. Но тут уж ничего не поделаешь – времени у нас в обрез. Надеюсь, задвижки не повредят блюдо. – Он повернулся к Сесилу: – Помнишь, какие слова произносил Мутфаул, работая с нитроглицерином? После того как ты их произнесешь, я нажму на кнопку.
Сесил пробормотал что-то невнятное об огненном шаре, и Питер Лейк, по-прежнему морщась от боли в боку, нажал на кнопку пускового устройства.
Стены содрогнулись так, словно началось землетрясение, и в тот же миг над их головами вспыхнул огромный, позванивавший тоннами блестящих побрякушек канделябр.
– Вот это да! Даже свет зажегся! Я совершенно забыл о том, что такие банки всегда оснащаются аккумуляторами! Идем!
Они сбежали в залитое ярким светом хранилище и легко открыли прекрасно сбалансированную на огромных петлях круглую дверь.
– Ты помнишь номер ячейки? – спросил Сесил.
– Четырнадцать девяносто восемь.
Ячейка находилась на уровне пояса с правой стороны камеры. Питер Лейк опустился перед ней на колени и занялся ее замками. Несмотря на постоянную боль в боку, с каждым мгновением он становился все собраннее и все сильнее.
– Готово, – произнес он уже в следующую минуту и повернул рукоятку замка.
Маленькая дверца открылась, и Сесил выдвинул ячейку наружу, после чего они сбили с нее маленький навесной замок и развернули скатерть, в которую было упаковано блюдо.
Едва Питер Лейк взял его в руки, он понял, что имеет дело с необычной вещью. Подобно настоящей картине, блюдо было исполнено жизни и постоянно менялось, сияя тысячами удивительных красок.
– Оно живое, – пробормотал Питер Лейк, – и будет таким всегда. Расплавить или расплющить его невозможно.
Челси превратился в темный и тихий островок, окруженный рядами нервных солдат, вооруженных винтовками с пристегнутыми к ним штыками. Невысокий и пухлый Сесил отдаленно напоминал своим видом Куцых, хотя не имел ни вздернутого носа, ни маленького подбородка. Солдаты, представленные главным образом деревенскими ребятами из северных районов штата, не желали ни вдаваться в подробности, ни подпускать на расстояние выстрела подозрительных типов, тащивших на себе тяжеленные кожаные сумки с воровским снаряжением. Тем не менее Питеру Лейку и Сесилу удалось проскользнуть между ними и тут же раствориться в темноте.
Стояла холодная зима, но пожары высвободили такое количество энергии, что нижние слои воздуха согрелись до летних температур. В Челси было по-настоящему жарко. На деревьях и кустах раскрывались почки и появлялись цветы.
– Прямо как в оранжерее, – довольно ухмыльнулся Сесил, ловя носом аромат цветов.
Они свернули на узкую улочку, ведшую к огороженному решеткой скверу, чьи ворота были заперты на велосипедный замок. Питер Лейк открыл его одним движением руки и, не сбавляя шага, направился к дальнему краю сквера, который жители окрестных домов считали чем-то вроде собственного парка.
Неожиданно Питер Лейк решил, что с Атанзором он будет встречаться один. Он остановился и повернулся к своему другу, который тут же все понял. На сей раз Сесил не пытался навязать себя Питеру Лейку, как делал это в начале столетия, когда предлагал себя на роль повара или, на худой конец, специалиста по татуировкам.
Когда умирают близкие нам люди, мы начинаем сожалеть, что в нашем распоряжении не было лишнего дня, часа или даже минуты. Сесил Мейчер понимал, что время, отмеренное ему на общение с Питером Лейком, подходит к концу. Если бы Джексон Мид и Мутфаул не научили его скрывать свои чувства, он заплакал бы сейчас навзрыд (Мутфаул говорил, что слезы дурно влияют на пищеварение).
– Теперь все должно измениться, – сказал Питер Лейк. – Наше время истекло. Скоро ты перестанешь понимать, что было сном, а что явью, и в тот же миг ты почувствуешь, что тебя зовет совсем новое время. Ты вынырнешь из глубин своего сна подобно не знающей удержу серебристой форели, и тогда все начнется сначала.
– Все это я уже когда-то слышал. Но от этого мне ничуть не легче.
