– Я раздавлю его, как муху цеце, – неожиданно для самого себя произнес Хардести вслух.
– Это вы о ком? – полюбопытствовал Прегер.
Тот же вопрос, судя по всему, заинтересовал и Вирджинию.
– О Крейге Бинки! – тут же нашелся Хардести.
– Вон оно что, – усмехнулся Прегер. – Выходит, наши желания совпадают. Но чем он вам помешал?
– Я видел сегодняшний номер «Гоуст». Это просто какой-то ужас!
Вирджиния улыбнулась. Судя по тому, как смотрел на нее Хардести и как подрагивал его голос, он влюбился в нее, что называется, с первого взгляда. Хотя этот факт свидетельствовал об известной слабости его характера, она не могла оставить его без внимания, пусть в течение нескольких минут она и пыталась делать вид, что это ее нисколько не интересует, памятуя о том, что у нее есть ребенок, нуждающийся в ее внимании и заботе.
Прегер де Пинто, для которого на всем белом свете существовала одна-единственная женщина, звавшаяся Джессикой Пенн, почувствовав неладное, почел за лучшее не мешать их разговору и незаметно удалился, тем более что к этому времени в обеих газетах произошла пересменка и Принтинг-Хаус-Сквер вновь наполнился прессовщиками, копировщиками и канцелярскими работниками.
Прежде чем Хардести передал Вирджинии письмо, написанное им самим под диктовку госпожи Геймли, он рассказал ей о том, что произошло с «Полярисом», и о том, как он попал в горячо любимый ею Кохирайс.
Вскоре они обнаружили, что Прегер куда-то исчез.
– Вы не заметили, когда он ушел? – спросила Вирджиния с улыбкой.
– Понятия не имею, – ответил Хардести. – Позвольте пригласить вас на обед…
– Мне нужно кормить ребенка, – сказала она. – Госпожа Солемнис знает, что я прихожу около шести.
Хардести мгновенно сник, разом лишившись былой уверенности и почувствовав сильную боль в сердце. Она заглянула ему в глаза и тихо прошептала:
– Я не замужем.
Они покинули здание редакции, так и не отыскав Прегера.
Хардести пришлось сменить овчинный тулуп на строгое темно-серое пальто, пусть ему и пришлось истратить на него большую часть своих сбережений. Он было запротестовал, сказав, что в тулупе он чувствует себя куда увереннее, но Вирджиния заметила, что носить тулуп в городе так же глупо, как ходить в пальто по деревне. Холодный северный ветер дул им прямо в лицо. Когда они пересекали людные авеню, Хардести страшно хотелось взять Вирджинию под руку. Впрочем, он был счастлив уже и тем, что ей нравилось его новое пальто и она пригласила его на обед к себе домой.
Они попали в район китайских и итальянских рынков. Повсюду теснились палатки и прилавки, им же казалось, что они идут по безлюдным весенним улицам. Фрукты и овощи дышали свежестью, рыбины с открытыми ртами все как одна походили на огромных радужных форелей.
– Порой я доставляю «Гоуст» немало страданий, – усмехнулась Вирджиния. – Я рассматриваю те же темы, что и они, но делаю это куда лучше. Как они меня за это ненавидят! Этим летом они опубликовали статью, посвященную китайским и итальянским рынкам, и, как всегда, речь в ней шла исключительно о продуктах. О чем бы они ни писали, они делают это на удивление бездарно!
– Я знаю, – согласился Хардести. – Ты бы знала, как меня поразила их сегодняшняя передовица, посвященная новому способу приготовления артишоков!
– Они всегда помещают подобные материалы на первой странице. Если чье-то суфле покажется им неудачным, они обведут заметку черной рамкой, если же кто-то придумает новый соус и напишет об этом статью, ее заголовок займет целую полосу! Три дня назад я посвятила этим рынкам небольшое эссе, но не сказала в нем ни слова о продуктах… Суть этих рынков заключается совсем в ином…
– В чем же? – спросил Хардести, и сам знавший ответ на этот вопрос.
– В самом процессе продажи и покупки, в этих лицах, красках, бесконечных историях. Где бы еще ты смог увидеть такие замечательные лампы? – Она указала на висевшую у них над головой цепочку ламп, уходившую в конец квартала. – Гарри Пенн получил от Крейга Бинки телеграмму, в которой говорилось буквально следующее: «Разве можно писать о рынке, не говоря ни слова о продуктах?» Представляешь, они находятся на одной площади и при этом обмениваются друг с другом телеграммами! Гарри Пенн отправил ему такой ответ: «Чревоугодие убивает дух». Честно говоря, я люблю поесть и не отказалась бы сейчас от сытного обеда. Но миска похлебки не стоит целой империи.
Купив вырезку и овощи, они вновь вышли на залитую серебристым светом мостовую.
– Мой дом находится в той стороне, – сказала Вирджиния, – но мне бы не хотелось идти через Файв-Пойнтс, это слишком опасно. Лучше дойти до Хьюстон-стрит и обойти этот район стороной.
– Так выйдет в три раза дальше, – удивился Хардести. – Почему бы нам не пойти прямо через Файв-Пойнтс? Я уже проходил здесь сегодня, и ничего страшного со мной не случилось.
– Считай, что тебе просто повезло. К тому же уже стемнело.
– Не беспокойся, – покачал головой Хардести. – Скорее всего, в такое время настоящие бандиты еще спят.
На улочках Файв-Пойнтс за их сравнительно недолгую историю успели побывать бандиты, представлявшие собой едва ли не все национальности и народности. Характер преступлений и манеры преступников то и дело менялись по мере того, как менялись их языки и преследовавшие их соблазны, хотя по сути это были все те же грабители и разбойники, вооруженные ножами, дубинками и пистолетами. Отчасти Хардести был прав. В это время бандиты в большинстве своем все еще отдыхали. Снег придавал известное очарование и пустынным улицам Файв-Пойнтс, похожим на пещеру, имеющую вход, но не имеющую выхода. Вскоре Хардести и Вирджинии стало казаться, что из темных окон за ними кто-то следит. Издалека донесся чистый звон колокольчика, но его тут же заглушил отвратительный хохот.
Они не прошли еще и половины квартала, как их взорам стало открываться то, чего они не видели и не могли увидеть прежде: таящиеся в темных подворотнях странные фигуры, сведенные судорогами тела, заломленные, молящие о помощи руки. С каждым шагом их становилось все больше, а крики и стоны звучали все громче и громче.
– Как странно, – пробормотал Хардести. – Улицы пусты, но я вижу на них людей…
Он взял Вирджинию за руку, и они поспешили к видневшемуся вдали перекрестку, залитому заревом пожара. Там должны были присутствовать пожарные, полиция, а возможно, и пресса.
Огнем было объято сразу несколько зданий, над которыми поднимались густые клубы черного дыма. Повсюду, насколько хватало глаз, стояли толпы праздных зевак, в чьих глазах отражалось пламя пожара. Они с интересом наблюдали за дерущимися на крышах горящих зданий подростками, которые были настолько увлечены схваткой, что не обращали на языки пламени ни малейшего внимания.
Эта картина поразила Вирджинию до глубины души.
