Женщина ответила не сразу. Она, казалось, о чем-то очень сосредоточенно думает.
— Полагаю, — произнесла она наконец, — что для наемного танцора чаевые тоже немаловажны.
— Ну разумеется. Если угодить даме, с которой протанцевал вальс, она может незаметно сунуть в карман банкноту, а это избавит тебя от забот на вечер или даже на целую неделю.
Эти слова прозвучали не без язвительности, потому что его слегка кольнула досада, которую он не счел нужным скрывать. И женщина, внимательно слушавшая его, почувствовала это.
— Послушайте, Макс… Я в отличие от большинства людей моего круга, прежде всего, конечно, мужчин, без предубеждения отношусь к профессиональным танцорам. И даже к жиголо. Ведь даже в наши дни дама в туалете от Лелонга или Пату не может пойти в ресторан или на бал одна.
— Да не трудитесь оправдываться. Я человек без комплексов. Расстался с ними давным-давно, в сырых и холодных номерах меблированных комнат, где одеяла изношены, а согреться можно лишь полбутылкой вина.
Помолчали. Макс угадал ее следующий вопрос за секунду до того, как он прозвучал:
— И женщиной?
— Да. Иногда и женщиной.
— Дайте мне сигарету.
Макс вытащил портсигар. Осталось три штуки, определил он ощупью.
— Прикурите ее сами, пожалуйста.
Он чиркнул спичкой. И при свете ее убедился, что Меча пристально на него смотрит. Прежде чем погасить, он, все еще ослепленный вспышкой, раза два затянулся и вложил сигарету в губы Мечи, которая не воспользовалась на этот раз своим мундштуком.
— Что же вас привело на «Кап Полоний»?
— Чаевые… Ну, и контракт, само собой. Прежде я работал и на других лайнерах. Рейсы в Буэнос-Айрес и Монтевидео собирают приятную публику. Путь долгий, и пассажиры желают развлекаться. По внешности я — типичный «латино», недурно танцую танго и другие модные танцы: это все помогает. Как и языки.
— На каких же языках вы говорите?
— По-французски. И еще кое-как по-немецки.
Женщина отбросила сигарету.
— Вы держитесь как настоящий джентльмен, хоть и начинали с мальчика на побегушках… Где научились таким манерам?
Макс рассмеялся, глядя, как на земле, у нее под ногами, меркнет красный уголек.
— Читал иллюстрированные журналы — колонки светской хроники, моды, репортажи из высшего общества… Глядел по сторонам. Прислушивался к разговорам, перенимал стиль поведения. Был у меня приятель, который помог мне в этом отношении…
— Вам нравится эта работа?
— Временами. Я ведь зарабатываю на жизнь не только танцами. Иногда танец — это предлог обнять красивую женщину.
— И всегда — в безупречном фраке или смокинге?
— Разумеется. Это ведь моя спецовка, — он чуть было не добавил, «за которую я еще остался должен портному с улицы Дантон», но сдержался. — Что для танго, что для фокстрота или блэк-боттома.
— Вы меня разочаровываете… Я-то представила, как вы танцуете злодейские танго в самых злачных местах Пляс Пигаль… Где становится оживленно, лишь когда загораются фонари и под ними проходят проститутки, воры, апаши.
— Я вижу, вы хорошо осведомлены о тамошней публике.
— Ну, я ведь сказала, что «Ферровиария» — не первое в моей жизни сомнительное заведение. Кто-то может назвать это извращенным удовольствием от свального греха.
— А мой отец любил повторять: «Повадился кувшин по воду ходить…»
— Разумный человек был ваш отец.
Они уже возвращались, медленно приближаясь к уличному фонарю у входа в «Ферровиарию». Меча немного опередила его, с загадочным видом наклонила голову.
— А какого мнения на сей счет ваш муж? — спросил Макс.
— Армандо так же любопытен, как я. Ну, или почти так же.
Макс призадумался об оттенках значения слова «любопытный». Вспомнил, как с куражливой повадкой опасного уличного задиры остановился перед их столиком этот самый Хуан Ребенке и с какой холодной надменностью Меча Инсунса приняла его приглашение. Вспомнил и то, как ее обрисованные легким шелком бедра качались вокруг ног партнера. Как с нажимом и вызовом произнесла: «Теперь ваш черед», когда вернулась за стол.
— Я знаю заведения на Пигаль, — ответил он. — Хотя работал в других местах. До марта — в русском кабаре «Шахерезада» на улице Льеж, это на Монмартре. А еще раньше — в «Касме» и в «Казанове». В отеле «Ритц», а в сезон — в Довиле и Биаррице.
— Как славно. Без работы не сидели, насколько я вижу.
— Не жаловался. Быть аргентинцем стало так же модно, как танцевать танго. Быть или хотя бы казаться.
— А почему вы жили во Франции, а не в Испании?
— Это долгая история. Соскучитесь слушать.
— Вовсе нет.
— Тогда я соскучусь рассказывать.
Меча Инсунса остановилась. В свете фонаря черты ее лица предстали теперь отчетливей. Чистые линии, в очередной раз убедился Макс. Сверхъестественное спокойствие. И в полутьме было видно: каждая клеточка ее тела свидетельствует, что женщина эта принадлежит к особой породе, к существам высшего разбора. Даже в самых заурядных и обыденных движениях, казалось, чувствовалась рука живописца или античного скульптора. Элегантная небрежность большого мастера.
— Возможно, мы там с вами пересекались, — сказала она.
— Невозможно.
— Почему же?
— Я ведь вам уже сказал на пароходе: потому что я бы вас запомнил.
Она поглядела на него пристально, не отвечая. В неподвижных зрачках двоилось отражение его лица.
— А знаете что? — сказал он. — Мне нравится, как естественно вы соглашаетесь, когда вам говорят, что вы красивы.
Меча Инсунса еще мгновение молчала, глядя на него, как раньше. Хотя теперь, когда половина ее лица попала в тень, стало казаться, что она улыбается уголком губ.
— Теперь понимаю, чему вы обязаны своим успехом у женщин. Да еще при вашей наружности… Совесть не мучает вас за то, что вы разбили столько сердец и зрелым дамам, и нежным барышням?
— Нисколько.
— И правильно. Угрызения совести редки у мужчин, если они добиваются денег или обладания, и у женщин, если они через день меняют возлюбленных… И потом, мы вовсе не испытываем такой благодарности за рыцарские поступки и чувства, как принято думать. И доказываем это, влюбляясь в проходимцев или в грубых мужланов.
Она уже стояла у входа в «Ферровиарию» с таким видом, словно никогда в жизни не открывала дверь сама.
— Удивите меня, Макс. Я терпелива. Я способна ждать, когда вы меня удивите.
Собрав все свое хладнокровие, он протянул руку, чтобы толкнуть дверь. Он бы немедленно поцеловал Мечу, если бы не знал, что из автомобиля за ними наблюдает шофер.
