— Уверен, что ты и в семь уложишься.
— Ладно уж, — улыбнулась баронесса, — уложусь.
Она спрятала конверт. Распрощались. Поднявшийся со стула Макс смотрел ей вслед, потом уплатил по счету, надел шляпу и двинулся между столиками к выходу мимо человека с трубкой, не обратившего на него никакого внимания. Лишь мгновение спустя, стоя на последней из трех ступеней, ведших с террасы кафе на улицу, он наконец вспомнил, кто это. Этого человека он, разговаривая с итальянцами, видел утром перед кафе «Моно» — ему чистили ботинки.
— Возникли сложности, — неожиданно произносит Меча Инсунса.
Они уже давно прогуливаются, болтая о пустяках, по улице Сан-Франческо и паркам, окружающим отель «Империаль Трамонтано». Близок вечер, и, золотя туман над заливом, солнце в дымке клонится налево, за скалы Марина-Гранде.
— Сложности, и немалые, — добавляет она мгновение спустя.
Макс, только что докуривший сигарету, давит раскаленный уголек о железные перила балюстрады, отбрасывает окурок и, удивленный переменой тона, сбоку всматривается в ее неподвижное лицо. Сощурясь, Меча пристально и упорно глядит на море.
— Соколов… — говорит она наконец.
Макс слушает с недоумением. И не очень понимает, о чем речь. Вчера доиграли отложенную партию — вничью. Каждый игрок получил по пол-очка. Вот и все, что ему известно об этом.
— Сволочи, — бормочет Меча.
Недоумение Макса перерастает в растерянность. Меча произнесла это слово со злобой и презрением. Значит, произошло что-то новое. Хотя «новое» — это не совсем то слово. Из забвения неспешно выплывает что-то далекое, общее для него и для нее. Макс уже когда-то слышал это. Слышал целую жизнь назад, в другом мире. Забыть это ледяное сдержанное презрение невозможно.
— Он узнал ход.
— Кто?
Меча — руки в карманах жакета — передергивает плечами, как бы показывая, что ответ совершенно очевиден:
— Русский. Он заранее знал, как сыграет Хорхе.
Мысль доходит до сознания Макса не сразу.
— То есть ты хочешь сказать, что…
— Что Соколов был наготове. И это уже не в первый раз.
Повисает молчание. Долгое и тягостное.
— Он же чемпион мира… — напрягая воображение, Макс пытается переварить услышанное. — В порядке вещей, что иногда подобное случается.
Женщина отрывает взгляд от залива, чтобы посмотреть на Макса. Губы ее плотно сжаты, но в глазах отчетливо читается: «Совершенно даже не в порядке вещей, что подобное случается».
— Почему ты мне это рассказала? — спрашивает он.
— Ты спрашиваешь, почему именно тебе?
— Да.
Она задумчиво наклоняет голову:
— Потому что ты можешь мне понадобиться.
Макс опирается о железные перила: он сильно удивлен. На лице его появляется какая-то неуверенность, а чувство, которое он испытал сейчас, сродни внезапному сильному головокружению. В специфические планы шофера доктора Хугентоблера на светскую жизнь в Сорренто не вписывается, что Меча Инсунса может в нем нуждаться. Совсем наоборот.
— Зачем?
— В свое время узнаешь.
Макс пытается привести мысли в порядок. Рассчитать действия в том, что ему пока неведомо.
— Я спрашиваю себя…
— Я довольно долго думала над тем, на что ты способен, — спокойно прерывает Меча.
Сказано мягко, и взгляд пристально устремлен прямо на него, словно в бдительном, настороженном ожидании подразумеваемого ответа.
— В отношении чего?
— Меня. Тогда.
Он делает небрежное, чуть заметное движение, обозначающее протест. Это прежний Макс, Макс золотых времен, показывает сейчас, что чуть-чуть задет. И не позволяет ни на йоту усомниться в безупречности своей репутации.
— Ты отлично знаешь, что…
— О нет. Не знаю.
Она оторвалась от перил балюстрады и двигается под пальмами в сторону Сан-Франческо. Постояв мгновение в почти театральной неподвижности, он идет следом и, догнав, пристраивается рядом, всем видом своим олицетворяя безмолвную укоризну.
— И в самом деле не знаю, — раздумчиво повторяет Меча. — Но сейчас речь не об этом. И не это меня беспокоит.
Любопытство пересилено благородным негодованием. Заботливо и непринужденно он протягивает руку, оберегая спутницу от двух без умолку болтающих и увлеченно фотографирующих англичанок.
— А что же? Твой сын и русские?
Женщина отвечает не сразу. Она остановилась на углу монастырской стены, возле арки, ведущей внутрь, в крытую галерею. Кажется, она колеблется — стоит ли идти дальше, стоит ли произносить то, что все-таки произносит в следующую минуту:
— У них есть информатор. Кто-то внедрен к нам и сообщает, как Хорхе готовит свои партии.
Макс растерянно моргает:
— Крот?
— Да.
— Здесь, в Сорренто?
— Ну а где же?
— Но это немыслимо! Вокруг Хорхе только ты, Ирина и Карапетян. Или есть еще кто-то, о ком я не знаю?
Меча сумрачно качает головой:
— Нет никого. Только мы трое.
Она проходит в арку, и Макс следует за ней. Миновав темный проход, они оказываются в пустом, залитом зеленоватым светом монастырском дворе, меж каменных колонн и стрельчатых арок. Был тайный ход, объясняет Меча, понизив голос. Тот, который Хорхе записал и в запечатанном конверте вручил арбитру, когда партия была отложена. Всю ночь и следующее утро анализировали этот ход и все его последствия, пытаясь угадать, чем ответит на него Соколов. Хорхе, Ирина и Карапетян методически изучили все возможные варианты и приготовились к любому из них. Сошлись на том, что наиболее вероятным будет следующее: оценив расстановку фигур на доске (что займет не меньше двадцати минут), Соколов слоном возьмет пешку. И тогда появится возможность конем и королевой подстроить ему ловушку, единственным выходом из которой будет рискованный ход слоном — вполне возможный для игрового стиля «камикадзе»-Келлера, но никак не его осторожного соперника. Тем не менее, когда арбитр вскрыл конверт и сделал ход, Соколов взял пешку слоном, то есть прямиком угодил в расставленную ему ловушку. Келлер сыграл конем и ферзем. И тут, не смешавшись, потратив лишь восемь минут на анализ того, над чем команда Келлера билась всю ночь, Соколов сделал именно тот рискованный ход слоном, в отношении которого накануне единодушно было признано, что русский на него не решится.
— Это не может быть случайностью?
— В шахматах не бывает случайностей. Только промахи или попадания.
— Ты хочешь сказать, что Соколов знал, как сыграет Хорхе и как ответить ему?
— Да. Хорхе разработал изысканную, блестящую комбинацию. Не из разряда тех, что можно предвидеть логикой. И за восемь минут придумать, как нейтрализовать ее…
