Потом все произошло так, как и должно было. Никак не форсируя события, Макс и Меча держались порознь, когда гости встали из-за стола. Несколько позднее, когда он беседовал с супругами Колль, юной Попеску и чилийским дипломатом, к ним подошла хозяйка и сказала баронессе, что ее милая подруга Меча Инсунса приехала сюда из Антиба одна, а сейчас собирается домой, потому что ей немного нездоровится, так что она, Сюзи Ферриоль, была бы бесконечно благодарна Анастасии Александровне, если бы та позволила Максу проводить Мечу домой, тем более что, как сейчас выяснилось, они с Максом — старые знакомые. Макс подтвердил это и изъявил готовность отвезти Мечу домой, на что баронесса Шварценберг после кратчайшей, почти незаметной заминки ответила согласием. Ну, разумеется, воскликнула Ася с обворожительной готовностью, она не станет чинить никаких препятствий. Тем более, прибавила она не без лукавства, Макс может стать прекрасным спутником для любой дамы, которая чувствует себя плохо. А также и для той, кто чувствует себя хорошо. Запорхали понимающие улыбки, извинения, слова благодарности, а затем Макса, получившего от баронессы долгий оценивающий взгляд (просто поразительно, как ты умеешь обтяпывать дела такого рода, казалось, говорила она с восхищением), Сюзи Ферриоль, которая, в свою очередь, глядела на него уже новыми глазами, то есть косилась с плохо скрытым любопытством, увела в холл, где ждала, кутаясь в шаль, Меча Инсунса. Церемонно распрощавшись с хозяйкой, они вышли наружу, где, к удивлению Макса, стоял не лимузин с шофером, а маленький двухместный «Ситроен 7С» с работающим мотором — машину только что подогнал к крыльцу валет. Меча, остановившись у открытой дверцы, подкрасила губы, оглядела себя в карманное зеркальце в свете фонарей, выхватывавших из темноты ступени лестницы и ротонду. Потом они сели в машину и минут пять ехали молча: фары отражались от белых фасадов вилл, и Макс видел лишь изящно очерченный профиль. Потом Меча затормозила у моря, на смотровой площадке возле Лазаретто, под пиниями и агавами, откуда открывался вид на маяк, на вход в порт, темное пятно холма и россыпь городских огней за ним, выключила двигатель; они начали разговор, перемежавшийся длительными паузами, не видя лиц друг друга — кроме тех мгновений, когда уголек сигареты разгорался ярче. И не глядя друг на друга.
— Дашь мне тоже турецкую?
Она еще сохраняла остатки непринужденного тона и манер, которые молодые женщины ее поколения усвоили благодаря кинематографу, романам и иллюстрированным женским журналам, — Макс оценил все это еще на «Кап Полонии». Но за прошедшие девять лет повзрослела, утратила девический стиль. Ей должно быть сейчас года тридцать два, тридцать три, прикинул Макс. На два меньше, чем ему.
— Да, конечно! Извини.
Вытащил из внутреннего кармана портсигар, ощупью вытянул сигарету, щелкнул «Данхиллом». Потом, не гася зажигалку, затянулся, выпустил дым и вложил сигарету не в пальцы ей, а прямо между полуоткрытых губ. При огоньке зажигалки снова, как и всякий раз, когда проблескивал маяк, различил ее неподвижный профиль, обращенный к морю.
— Ты мне не сказала, где твой муж.
Весь вечер он подбирался к этому вопросу. Минуло много лет, но слишком много воспоминаний теснилось у него в голове. Слишком яркие картины сохранились в памяти. Отсутствие Армандо де Троэйе определенно искажало ситуацию. Делало ее неполной, незавершенной. И еще более нереальной.
Дважды вспыхивал и мерк красный уголек сигареты, прежде чем Меча заговорила снова:
— Сидит в мадридской тюрьме… Его арестовали через несколько дней после начала мятежа.
— Несмотря на всю его известность?
Послышался горький смешок. Еле слышный.
— Скорей благодаря ей. Это ведь Испания, не забудь. Райские кущи для завистников, варваров и подлецов.
— Пусть так, но я все равно не понимаю… Почему он? Я не знал, что он имеет отношение к политике.
— Политика никогда не имела для него значения. И друзья у него были и левые, и республиканцы, и правые, и монархисты. А его международный успех вызывал у многих злобу. Кроме того, врагов ему добавили интервью в «Фигаро», где он сетует на хаос и критикует правительство. И, будто всего этого мало, республиканское информационное агентство возглавляет коммунист и тоже композитор — весьма-весьма посредственный… Мягко говоря. Ну, вот я все тебе и сказала.
— Я был уверен, что его громкое имя избавит вас обоих от любых неприятностей. Влиятельные друзья, международное признание…
— Армандо тоже так думал. И я. Вышло иначе.
— Ты была там?
Меча кивает. Военный мятеж застал их в Сан-Себастьяне, и Армандо де Троэйе, увидя, какой оборот принимают события, убедил ее перейти границу. Сам он намеревался встретиться с женой в Биаррице, но перед этим должен был автомобилем добраться до Мадрида и уладить там кое-какие семейные дела. Его задержали немедленно по приезде — донесла консьержка.
— Ты о нем что-нибудь знаешь?
— Было одно-единственное письмо — три месяца назад, из тюрьмы Модело. Судя по всему, он и сейчас там. Я поставила на ноги всех друзей, обращалась и к Пикассо, и в Международный Красный Крест. Мы пытались обменять его на кого-нибудь из тех, кто сидит у франкистов, но безрезультатно. Мне очень тревожно. Постоянно доходят известия о казнях с обеих сторон.
— Но тебе хватает денег вести прежний образ жизни?
— Когда живешь в Испании, всегда следует быть настороже, так что Армандо заблаговременно принял кое-какие меры. Здесь есть порядочные люди, благодаря которым все идет, как должно, до тех пор, пока вся эта безумная свистопляска не кончится.
Макс молча смотрел на проблесковые огни маяка. И размышлял о нормальных людях, у которых чужие деньги пребудут в целости и сохранности, а также о том, какой смысл вкладывают, например, гости Сюзи Ферриоль в понятие «как должно». И размышления эти прервались очень хорошо и давно знакомым уколом смутной злобы. В сущности, заключил он, в том, что Армандо де Троэйе был выдан консьержкой и под конвоем отправлен в тюрьму, нет никакой несуразицы, а, напротив, наблюдается известная логика. Время от времени кто-то должен платить от имени и по счету «порядочных людей». Тем не менее слово «безумная» Меча Инсунса употребила довольно точно. Со своим венесуэльским паспортом Макс несколько месяцев назад по делам побывал в Барселоне. Пяти дней хватило, чтобы дать исчерпывающе-печальное представление о том, как республика погружается в хаос: каталонские сепаратисты, коммунисты, анархисты, советские агенты — и каждый за себя, и убивают друг друга вдали от полей сражений. Сводят меж собой счеты с яростью, которую лучше было бы обратить на франкистов. Меча точно определила: зависть, варварство, подлость. Диагноз поставлен верно.
— К счастью, у меня нет детей, — говорила она тем временем. — Неудобно бежать с ними на руках, когда горит Троя. Ты еще не обзавелся потомством?
— Да нет, насколько мне известно.
Повисла недолгая пауза. Макс почуял в ней осторожность. И угадал следующий вопрос:
