Снова замолчав, она без особого интереса разглядывает витрину одежного бутика — стиль «хиппи», лен из Позитано.
— Потом, — продолжает она, — когда кончится матч в Сорренто, Хорхе поднимет глаза и по-настоящему проанализирует то, что здесь произошло. Ту сторону этой истории, которая относится к чувствам. И ему будет трудно. А до тех пор я ни о чем не беспокоюсь.
— Теперь я понимаю уверенность Соколова, — замечает Макс. — Какое-то высокомерие, что ли, чувствовалось в нем на последних партиях.
— Он допустил ошибку. Надо было выждать перед тем, как сделать ход. Устроить небольшое представление. Даже чемпион мира, будь он хоть семи пядей во лбу, не может потратить меньше двадцати минут на оценку этой исключительно сложной позиции… И на принятие решения. А Соколову понадобилось всего шесть.
— Отчего ж такая спешка?
— Гордыня обуяла, думаю. А провозись он дольше, мы бы могли подумать, что он своим умом дошел до такого вывода, и усомнились бы в вине Ирины. И еще, я думаю, Хорхе сумел вывести его из себя.
— Он для этого каждый раз вставал со стула? Провоцировал его?
— Ну естественно.
Теперь они оказались возле галереи Седиле Доминова, где несколько туристов слушают объяснения немецкоязычного гида. Обогнув группу, сворачивают налево — на тенистую узкую улицу Джулиани. В дальнем ее конце возвышается красно-белая колокольня собора, и башенные часы показывают двадцать минут двенадцатого.
— Трудно было представить, чтобы чемпион мира так оплошал… Так повелся… — замечает Макс. — Я считал, что в таких, как он, меньше…
— Человеческого?
— Да.
— От ошибок никто не застрахован, — возражает она. И, пройдя еще несколько шагов, говорит настойчиво, но как бы размышляя вслух: — Мой сын очень его раздражает.
Напряжение перед чемпионатом мира огромно, сейчас же поясняет она Максу. Эти прогулки Хорхе вокруг стола, его манера играть так, будто это не стоит ему ни малейших усилий, лишь внешнее и показное легкомыслие. Русский — полная противоположность ему: он основателен, методичен, осмотрителен. Берет измором. Но вот вчера при всем своем спокойствии чемпион мира, увенчанный шахматной короной, защищенный всей мощью своего государства и авторитетом ФИДЕ, не смог совладать со жгучим желанием проучить дерзкого мальчишку, изнеженного баловня капиталистического мира и западной прессы. Щелкнуть по носу, поставить на место. И он двинул пешку как раз в тот миг, когда Хорхе в очередной раз собирался встать со стула. Нет уж, присядь, говорил он всем своим видом. Посиди и подумай.
— Да нет, — произносит Меча раздумчиво, словно разговаривая сама с собой. — Они тоже не из железа… Ненавидят и любят, как все люди.
Макс и Меча идут парой, в ногу. Иногда соприкасаясь плечами.
— А впрочем, может быть, и нет… — Женщина чуть склоняет голову набок, словно увидела изъян в собственной логике. — Может, и не как все.
— Ну а что с Ириной? Как она себя ведет? Как обычно?
— С удивительным бесстыдством, — голос Мечи становится саркастически-жестким. — Как ни в чем не бывало, изображает верную соратницу и нежную возлюбленную. Если бы я не знала того, что знаю, поверила бы в полную ее невиновность. Но ты не представляешь, как способна притворяться женщина, которая ведет игру.
Макс представляет — и более чем отчетливо, но губ не размыкает. Ограничивается безмолвной гримасой, вспоминая при этом, как в гостиничном номере голые или чуть прикрытые простыней женщины, опустив голову на ту же подушку, где лежит в эту самую минуту и его голова, говорят по телефону с мужем или любовником. С великолепной невозмутимостью, ни единой интонацией не позволяя заподозрить тайные отношения, длящиеся сутки, или месяцы, или много лет. Мужчина в подобных ситуациях выдал бы себя первыми же словами.
— Я спрашиваю себя: можно ли заявить о такой измене?
— Кому?!! — снова звучит скептический смешок. — Итальянской полиции? ФИДЕ? Мы же действуем на свой страх и риск… Были бы конкретные доказательства — могли бы устроить скандал и, если Хорхе проиграет, опротестовать результаты матча. Но даже и с доказательствами мы ничего бы не добились. И за пять месяцев до чемпионата мира только отравили бы атмосферу. А Соколова не сдвинули бы ни на пядь.
— А как Карапетян? Он в курсе этой истории?
Да, отвечает Меча, Хорхе вечером переговорил с ним. И тот не слишком удивился. Бывает, сказал он. Это не первый случай шпионажа, с которым ему приходится сталкиваться. Маэстро Карапетян — человек спокойный. Практичный. И он не советует немедленно принимать какие-то меры против Ирины.
— Он полагает — и сын с ним согласен, — что лучше будет не препятствовать ее доверительным отношениям с русскими. А ее снабжать дозированной дезинформацией… Манипулировать ею как двойным агентом… Короче говоря, использовать втемную.
— Но ведь они рано или поздно поймут, что их дурачат?
— Этот обман может продлиться в течение еще нескольких партий. Отыграно шесть: две за Соколовым, одна — за Хорхе и три — вничью. Разница, значит, всего в одно очко. А впереди еще четыре партии. Это открывает заманчивые перспективы.
Если мы приготовим подходящие ловушки и русский попадется в них, то еще раза два обман сработает. Может быть, неудачу спишут на ошибку, объяснят неполнотой информации или тем, что в последний миг изменили замысел. На второй или третий раз заподозрят неладное. Если все будет слишком уж очевидно, решат, что Ирина работает в пользу Хорхе и в сговоре с ним или что ею манипулируют… Но есть и другой путь — не злоупотреблять тем, что нам известно. Вливать яд, так сказать, по капле и в Дублин приехать вместе с Ириной.
— И это реально?
— Вполне. Это же шахматы. Искусство лжи, убийства и войны.
Они стоят на тротуаре, готовясь перейти оживленную Корсо Италия. Машины, мотоциклы, клубы дыма из выхлопных труб. Макс берет женщину за руку. Ступив на противоположный тротуар, Меча не высвобождается, держится вплотную к нему, так знакомо опирается на его руку. Так отражаются они в большой витрине, заставленной телевизорами. Через мгновение наконец мягким и естественным движением она чуть отстраняется.
— Важен чемпионский титул, — очень спокойно продолжает она. — А здесь происходит всего лишь предварительная пристрелка. Проба сил. И было бы просто великолепно, если бы и в Дублине русские продолжали доверять Ирине. До поры до времени. Представь, что будет, когда Соколов обнаружит, что его шпионка работала под нашим контролем еще с матча в Сорренто… Это может быть сокрушительным ударом для него. Смертельным ударом.
— А Хорхе выдержит такое напряжение? Еще пять месяцев бок о бок с Ириной… И виду не подавать.
— Ты не знаешь моего сына: когда дело идет о шахматах, он дьявольски хладнокровен. А Ирина для него теперь — лишь фигура на доске.
— И что ты собираешься делать с ней потом?
