— Хорошо сложена, складная, гибкая… Даже почти изящная.
Они приблизились вплотную; теперь женщина оглядела их, и быстрый профессиональный взгляд, которым она окинула Макса, тотчас заволокло тусклой мутью безразличия, едва она увидела, что подошедшие идут под руку. Вслед за тем в глазах мелькнуло любопытство, и она оценила внешность и костюм Мечи. Плащ и берет ничего особенного собой не представляли, но вслед за тем Макс заметил, что, оглядев туфли и сумку, она посмотрела на хозяйку с упреком — как, мол, ей не жалко губить их в такой дождь.
— Спроси ее, сколько она стоит, — шепнула ему Меча.
Она склонилась к нему, но при этом не сводила глаз с женщины. Макс слегка замялся:
— Это не наше дело.
— Спроси.
Женщина слышала их диалог — он шел по-испански — и угадывала, о чем идет речь. Она переводила глаза с Макса на Мечу, силясь понять. И на тронутых лиловатой помадой губах возникла тень улыбки — одновременно презрительной и поощрительной. Сумка Мечи и ее туфли теперь не имели значения. И больше уже не проводили разграничительной черты. Не отделяли их друг от друга.
— Сколько? — спросил Макс по-французски.
Женщина с профессиональной осторожностью ответила, что это от них зависит. От того, на время или на ночь, а также от предпочтений месье. Или мадам. Она отшагнула в сторону, спасаясь от хлещущих струй, и оказалась в тени, но перед этим через плечо оглянулась на пару, уперла руку в бедро.
— Он — с вами, а я буду смотреть, — ледяным тоном сказала Меча.
— Еще чего! — запротестовал Макс.
— Помолчи.
Женщина назвала сумму. Макс снова оглядел длинные стройные ноги, обрисованные узкой прямой юбкой. И совершенно против воли испытал прилив желания. Нет, его возбуждала не проститутка, а поведение Мечи. На мгновение он представил, как на съемной квартиренке где-нибудь поблизости, на кровати с несвежими простынями он овладевает этим стройным гибким телом под внимательным взглядом голой Мечи. Как, не смывая с себя сокровенной влаги первой, поворачивается ко второй, проникает в нее. Как внедряется и в это тело, которое сейчас так нетерпеливо подрагивает у его плеча.
— Возьмем ее с собой, — требовательно сказала Меча.
— Нет, — ответил Макс.
В номере отеля «Негрони», под дробный стук капель, которые не на шутку припустивший дождь с силой швырял в стекла, они предавались страсти отчаянной и безудержной, похожей на единоборство, страсти жадной и немой, если не считать стонов, вскриков, звуков ударов, — и это молчание лишь порою внезапно нарушалось бесстыдными непристойными словами, прошептанными на ухо. Воспоминание о высокой худощавой девице под фонарем не оставляло любовников, и присутствие ее ощущалось так явственно и зримо, словно она была с ними третьей, словно смотрела на них и подставляла себя под их взгляды, покорствуя их источающим пот и похоть телам, снова и снова сплетавшимся в свирепых объятиях.
— Я хлестала бы ее по спине, пока ты… — шептала Меча, слизывая капли пота с шеи Макса. — Я кусала бы ее и терзала… Да. Я заставила бы ее кричать от боли.
Была минута, когда в неистовстве страсти она неосторожным движением задела его по носу и, не давая унять кровь, вереницей красных капель пятнающую простыни, с прежней яростью впилась в него поцелуем, сама выпачкавшись в крови, от этого, разумеется, пошедшей обильней, будто обезумела от ее вкуса, как волчица, которая рвет клыками добычу, меж тем как Макс, вцепившись в прутья кровати, искал точку опоры, чтобы не сорваться в пропасть с острой грани, стискивал челюсти, глуша рвущийся откуда-то из самого нутра звериный вой, древний как мир. Сдерживал, как мог, неодолимое, бесповоротное, мучительное желание погрузиться до беспамятства в омут этой женщины, тащившей его к безумию и забвению.
— Я бы выпила что-нибудь, — сказала она потом и закурила.
Макс одобрил эту мысль. Они натянули одежду на еще не простывшие, влажные, остро пахнущие тела и, по широкой лестнице спустившись в просторный холл, вошли в отделанный деревянными панелями бар, который хозяин, испанец Адольфо, уже собирался закрывать. Хмурое лицо просветлело, когда он увидел, кто к нему пришел, — вот уже много лет Макс для него был неотъемлемой частью того избранного сообщества, никак не определяемого ни формальными признаками, ни даже степенью благосостояния его членов, принадлежность к которому официанты, таксисты, метрдотели, цветочницы, чистильщики обуви и прочая, шестеренки и винтики отельной обслуги, благодаря инстинкту или навыку умели узнавать с первого взгляда. И благорасположение это было совсем не случайно. Макс прекрасно знал, сколь полезны при его образе жизни могут оказаться ему эти третьестепенные персонажи, и при всякой возможности стремился завязывать с ними тесные доверительные отношения, умело сочетая дружеский тон и уважительное отношение с приличествующими случаю чаевыми.
— Три «Вест-Индии», Адольфо. Две — нам, одну — тебе.
Покуда бармен готовил для них столик и заново зажигал бронзовые настенные лампы, Меча и Макс присели у стойки очень близко друг к другу — глаза в глаза — и молча выпили.
— От тебя пахнет мной, — сказала она. — Нами.
Да, так оно и было. Запах был насыщен и ощутим. Макс улыбнулся, наклоняясь к ней, — широкая белая полоса внезапно пересекла загорелое лицо с уже пробивающейся щетиной. Хотя Меча попудрилась перед тем, как выйти из номера, на подбородке, на шее и на губах заметны были следы его поцелуев.
— До чего ж ты хорош, негодяй.
Она чуть прикоснулась к его носу, откуда еще слегка сочилась кровь, и тотчас вслед за тем оставила красный отпечаток пальца на одной из маленьких кружевных салфеток, лежавших на стойке.
— И ты… Как сон.
Макс пригубил и оценил: в меру охлажден, правильный. Адольфо, конечно, непревзойденный мастер сбивать коктейли.
— Ты снилась мне в детстве, — прибавил он задумчиво.
Это прозвучало искренне, и это соответствовало истине. Меча, слегка приоткрыв рот, дыша чуть учащенно, смотрела на него. Макс опустил руку на ее талию, почувствовав под лиловым крепом плавную крутизну точеного бедра.
— За все надо платить, — пошутила она, пряча испачканную кровью салфетку.
— Полагаю, за все уже заплатил раньше. Если нет — счет будет сокрушительный.
Она прижала кончики пальцев к его губам, заставив замолчать.
— Goûtons un peu ce simulacre de bonheur.
[55]
Снова замолчали. Макс наслаждался коктейлем и близостью этой женщины, непозабытым ощущением ее тела, ее кожи. Тишиной, неотделимой от свежей памяти о наслаждении. Нет, это не подобие счастья, сказал он себе. Он и вправду чувствовал, что счастлив — счастлив тем, что жив, что не оказалось препон на пути сюда. На пути длинном, долгом, нескончаемом и опасном. Но мысль о скорой разлуке с Мечей вызывала невыносимую муку. Боль и ярость. Ему хотелось оказаться за тысячи миль от двоих итальянцев и этого Фито Мостасы. Хотелось увидеть их мертвыми.
