– Ага, в общих чертах, – сказал я, не без труда подавив зевок. – То есть кто-то берет архетип, смешивает с бытовым символизмом, вырезает все это из древесины, взятой от Мирового Древа, кропит кровью убиенного младенца или еще чем-нибудь…
– Вообще-то, кровью богорожденного.
Я так удивился, что не нашелся, что и сказать. Ликуя улыбнулась:
– Чьей именно, нам доподлинно неизвестно. Может, просто божественной кровью, купленной с уличного лотка. Дело не в том, у кого ее взяли, а в ее природном могуществе. Мы как раз сейчас в этом разбираемся. Что касается древесины Древа, на сей счет мне ничего не известно, но, право, не удивлюсь… – Она вновь стала серьезной. – Однако целью твоего пребывания в Дарре должно стать вовсе не выяснение принципа работы масок. Нас больше интересует не орудие, а тот, кто пускает его в ход. Я хотела бы, чтобы ты вошел к Узейн Дарр с предложением от нашего имени.
Я невольно насторожил уши. Любые переговоры – благодатная почва для разного рода проделок!
– Вам нужна эта их магия?
– Нет. Нам нужен мир.
– Мир? – изумился я.
И посмотрел на Ахада – видит ли он сумасшествие этой женщины.
– Мир наилучшим образом отвечает интересам и смертных, и богов, – подтвердил Ахад.
Я нахмурился:
– Вынужден согласиться. А вот насчет тебя… Не уверен, согласен ли ты с этим!
– Я всегда выбирал то, что могло облегчить мне жизнь, Сиэй. – И он преспокойно сложил руки. – Я ведь, как ты любишь повторять, не Нахадот. Мне как-то больше по сердцу предсказуемость и размеренность жизненного уклада.
– Что ж, отлично! – Я со вздохом покачал головой. – Однако что касается смертных, то им немало досталось от Нахадота. И если слухи правдивы, то, по крайней мере, северяне предпочтут жить в хаосе, чем и дальше терпеть мироустройство Арамери. И вообще, не наше дело указывать этой женщине, права она или нет, раз она тут распоряжается.
– Узейн Дарр – не единственная сила, стоящая за северными повстанцами, – сказала Ликуя. – А мы на данный момент имеем дело именно с восстанием. Дарре – один из пяти народов Дальнего Севера, что прекратили платить десятину Белым Залам в пределах своих границ, а вместо этого обучают детей, заботятся о пожилых и так далее. То есть помогают своим жителям напрямую. Поэтому Благородное Собрание и воздерживается от объявления тамошних правителей неспособными. Правда, ни один вельможа с Дальнего Севера вот уже больше года ни единого заседания Собрания не посещал. По сути, весь этот материк просто перестал с ним считаться. Она вздохнула. – Зато они там собрали войско, не иначе как надеясь, что это обрушит на них гнев Арамери. Вооруженного противостояния пока нет, но и только. И Дарр если не стоит во главе, то уж сердцем сопротивления является точно.
– Ну, и что я должен предложить этой дарре, которая спит и видит, как бы освободить мир от тирании Арамери? Кстати, вполне достойная цель, я очень даже ее поддерживаю. – Я призадумался и добавил: – Полагаю, я мог бы убить ее.
– Ни в коем случае. – Ликуя ни на йоту не повысила голоса, но нужды в этом и не было. Слова, которыми можно было резать бумагу, превратились в ножи, способные сдирать шкуру. – Как я уже сказала, Узейн Дарр не единственная закоперщица восстания. Убийство только сделает из нее мученицу, а остальных вдохновит на новые подвиги.
– А кроме того, – добавил Ахад, – те из богорожденных, что обитают в земном царстве, делают это благодаря долготерпению госпожи Йейнэ. Она со всей ясностью указала, насколько ей дорога независимость смертных, и теперь пристально наблюдает, не окажется ли наше присутствие пагубным для оной. Опять же, пожалуйста, не забывай, что она и сама когда-то была дарре. Насколько нам известно, Узейн в какой-то мере ей родственница.
Я покачал головой:
– Она больше не смертная. Эти соображения теперь не имеют для нее смысла.
– Ты настолько уверен?
Я промолчал, внезапно ощутив, что нет.
– Отлично. – Ахад сложил пальцы домиком. – Давайте убьем Узейн и посмотрим, что будет. Истинное наслаждение – натянуть нос той, что славилась дурным нравом еще до того, как сделаться богиней смерти.
Я закатил глаза, но возражать не стал.
– Ну хорошо. Так какую цель я буду преследовать в Дарре?
Ликуя пожала плечами, что несколько удивило меня, потому что она выглядела какой угодно, но только не легкомысленной.
– Выясни, чего хочет Узейн. И, если это в нашей власти, предложи ей это.
– А откуда, во имя всех преисподних, мне знать, что вам с друзьями по силам, а что нет?
Ахад раздраженно хмыкнул:
– Крутись как угодно, но обещаний никаких не давай. Ври, если придется. Уж это-то у тебя должно получиться.
Вот поганое демонское отродье!
– Заметано, – сказал я и сунул руки в карманы. – Когда отправляться?
Надо было мне лучше подумать, прежде чем говорить такое. Ахад выпрямился в кресле, глаза у него сделались совсем черными. Потом он улыбнулся, добавив в улыбку изрядную толику своей обычной жестокости, и сказал:
– Ты же понимаешь, я никогда раньше такого не делал.
Я сразу встревожился, но постарался этого не показать.
– Такая магия почти ничем не отличается от обычной. Все дело в воле, – пояснил я.
Однако если его воля дрогнет…
– Знаешь, Сиэй… Я стал бы очень счастлив, если бы смог усилием воли лишить тебя бытия!
Нет уж, ни в коем случае нельзя показывать ему страх, решил я. Это свойство развилось в нем давным-давно: ему нравилось чувствовать себя могущественным и властным. Так что я облизнулся и посмотрел ему в глаза.
– А мне-то казалось, что тебе просто не было до меня дела, – заметил я. – Ты меня не любил, но и ненависти не питал.
– Это лишь усугубляет проблему. Быть может, мне слишком наплевать: а вдруг я из-за этого сделаю что-то не так?
Я глубоко вздохнул и покосился на Ликую: «Видишь теперь, с кем дела ведешь?..» Она, впрочем, не проявила никаких чувств, и ее прекрасное лицо осталось безмятежным. Вот из кого получилась бы отличная Арамери!
– Может, и нет. Но если тебе не совсем наплевать на… чистоту, так сказать, искусства, не будешь ли ты так любезен просто взять и единым махом лишить меня бытия? В смысле, вместо того, чтобы растереть мои кишки тонким слоем по всей поверхности бытия? Я, видишь ли, прежде уже видел подобное. Уж очень неопрятно это выглядело.
Ахад рассмеялся. Однако некое ощущение тягостной опасности, сгущавшееся в комнате, до определенной степени рассеялось.
– Ну ладно, – сказал он. – Постараюсь. Знаешь, во всех делах я предпочитаю опрятность.
Реальность вокруг меня словно моргнула. Ощущение было такое, словно меня рассеяли на мелкие части и вытолкнули за пределы этого мира. Невзирая на угрозы, Ахад очень бережно обошелся со мной. Потом все вновь собралось воедино, и внутри меня, и вовне. Реальность словно сплавилась.
