Стало совсем тихо.
«Мирно спит за крепкой стеною, объят тишиною, весь наш
городок», – душевно выводил где-то в ночи неведомый певец – второй раз, на
бис.
– Ишь заливается, чисто кот-мурлыка на крыше. Сейчас
все кошки к ему так и сбегутся, – как ни в чем не бывало прокомментировал
Лучников. И тем же тоном прибавил. – А вот и он, лапушка. Дождалися.
С путей на перрон ловко вскарабкался человек в темном
костюме и шляпе-котелке.
Рябцев к нему так и кинулся. Начался разговор, но голоса
приглушенные – не разобрать.
– Жди команды, – шепнул Козловский и осторожно
подобрался ближе.
Из-за края платформы высунулся медленно-медленно. Напротив
стояла скамейка, закрывала обзор, так что видно было только ноги: начищенные
сапоги Рябцева и резидентовы штиблеты с гамашами.
– …Шутите? – хихикнул поручик. – Там триста
листов большого формата. Месяц копировал, а потом еще неделю частями из
секретной зоны выносил. Нет, всю папку сразу не вытащу, на пропускном могут
остановить. Погубить хотите?
Голос с сильным акцентом сказал:
– Захочу погубить – погублю. От вас самого зависит.
Папка мне нужна целиком. И немедленно.
Козловский только головой покачал. Ну, немцы. Могли бы найти
резидента, кто по-русски чисто говорит. Ни во что нас не ставят. Ладно, дайте
срок.
Рябцев обиженно засопел.
– Коли нужна, выносите сами. А меня увольте.
– Как же я попаду в штаб?
– Не в штаб, не в штаб. – Поручик снова
захихикал. – Я всё продумал. Сами войдете, сами найдете, сами возьмете.
Ха, стихами заговорил. Вот схемка. – Зашелестела бумага, мигнул луч
фонарика. – Тайник обозначен крестиком. Смешно, правда?
– Не пойму. Где это?
Штабс-ротмистру тоже хотелось знать. Он приподнялся на
цыпочки, чтоб заглянуть поверх чертовой скамейки, да вот незадача – слишком
навалился грудью, скрежетнул пуговицей по пруту решетки.
Звук был не то чтобы громкий. Рябцев на него даже не
повернулся. Зато незнакомец в котелке, ни мгновения не мешкая, без единого
слова сиганул с платформы на рельсы и исчез.
Выругавшись, Козловский дунул в свисток.
И началось!
Затрещали кусты, загрохотали ступеньки, ночь наполнилась
топотом, кряхтением, возгласами.
На перрон с двух сторон, перепрыгнув через ограду, выскочили
филеры, схватили окоченевшего Рябцева под руки.
А и шустрый резидент убежал недалеко. Из-под платформы ему
под ноги метнулась проворная фигура, еще одна припечатала сверху.
Рраз – и поставили голубчика на ноги, подтащили к краю.
Подоспевший Лучников ахнул, увидев, что у арестованного
отчаянно работают челюсти, густая черная борода так и колышется. Пантелей Иванович
присел на корточки и попробовал пальцами разжать шпиону зубы, но тот судорожно
сглотнул. Слопал листок, сволочь.
Козловский, как и подобает начальнику, вышел на перрон не
торопясь, так что и хромоты было почти незаметно. Внушительно оправил длинные усы.
Что перед тем перекрестился и произнес благодарственную Господу молитву, никто
из подчиненных не видел.
Всё было отлично.
Арестованного, взятого на платформе, крепко держали под белы
руки.
Внизу, над кромкой перрона, торчали три физиономии: одна
перекошенная, бородатая, и две усатые, довольные. Молодцы ребята, четко
сработали.
Резиденту было объявлено официальным тоном:
– Я – штабс-ротмистр князь Козловский. Если имеете
дипломатический статус, объявите о том немедля. Если вы офицер, назовите имя и
чин. Иначе мы поступим с вами, как поступают со шпионом в военное время. Сами
знаете, ждать осталось недолго.
Немец заорал:
– Какой такой князь козлов! Что такой «шпион»?! Я
честни дачник!
– Ну как угодно. Вам же хуже. Сюда его.
Пока «честного дачника» втаскивали наверх, Лучников виновато
доложил:
– Виноват, ваше благородие, не доглядели. Сожрал он
бумажку.
Но князя это не опечалило. Ничего. Если надо, Рябцев другую
нарисует. А еще лучше – сам отведет к тайнику и объяснит, что за папка такая.
– Гутен аппетит, герр шпион, – весело обратился
штабс-ротмистр к немцу. – Бороденку позвольте.
И потянул за растительность.
– Что ви позволяйт! Больно!
Борода не отцеплялась.
– Клей отменный. – Козловский иронически развел
руками. – Уважаю германскую основательность. Обыскать.
Сам пока подошел к Рябцеву.
Поручик вел себя противно. Весь дрожал, да еще всхлипывал.
– Что за документ вы скопировали? Триста листов
большого формата?
– План… План развертывания… Генеральный… Против
Германии…
Козловский присвистнул.
Во всем военном ведомстве нет документа более важного и
секретного, чем Генеральный план развертывания войск на случай войны. Там и
расположение соединений, и направление ударов, и цифры, и сроки. Лучшие
стратеги разрабатывали. Бесценный этот свод по предписанию может существовать
лишь в двух экземплярах: один у военного министра, другой у начальника
Генерального штаба. Как мог получить доступ к Генеральному плану развертывания
Рябцев, малозначительный сотрудник штаба Гвардейского корпуса? Ладно, это позже.
Сейчас нужно было ковать железо, пока не остыло.
– Я искуплю… – лепетал предатель. –
Безвыходное положение. Клянусь! Проиграл в карты. Долг чести!
Козловский цыкнул на него:
– Про честь молчали бы. Гвардейский офицер!
– Господин штабс-ротмистр, я правда искуплю! Не передал
ведь, только собирался. Я чистосердечно! Могу ли рассчитывать на снисхождение?
Выдержав небольшую, но грозную паузу, князь кивнул:
– Да. Если расскажете всё без утайки, то суда и тюрьмы
не будет. Вам позволят застрелиться. Согласно традиций.
Но Рябцев от этих слов не воспрял духом, а напротив
съежился.
– А? …Спа…сибо. Может быть, лучше в тюрьму?
– Ну, если лучше – тогда конечно, – брезгливо
пожал плечами Козловский и отвернулся. Интерес к Рябцеву он временно утратил. С
этим слизняком трудностей не будет.
Стал приглядываться к резиденту. Тот стоял, разведя руки в
стороны, агенты прощупывали швы на его одежде. Лицо, до глаз заросшее бородой
(черт ее знает, может и не фальшивой), бесстрастно, но руки выдают-таки
волнение: большой палец правой крутит перстень на указательном.
– Что было на схеме, которую проглотил ваш голодный
приятель? – спросил штабс-ротмистр у Рябцева через плечо.
