Очень хотелось бы сказать про лицо этого небычного человека
что-нибудь столь же неординарное, но, честное слово, нечего. Если было нужно,
капитан умел превращаться в писаного красавца. Мог (опять-таки в случае
необходимости) оборачиваться серым мышонком.
Есть люди, которых постоянно окликают на улице, потому что
они обладают среднестатистической внешностью и их все время принимают за
кого-то другого. Йозефа фон Теофельса (друзья называли его просто «Зепп», а для
не-друзей у капитана было множество самых разных имен) частенько не узнавали в
толпе даже знакомые. Вот какое это было лицо. Увидишь – через минуту забудешь.
Пока верный Тимо, охая и причитая, отклеивал накладную
бороду, а потом смазывал и обрабатывал ссадины, капитан сидел смирно, на
вопросы отвечал невпопад. Его мысли витали где-то далеко.
– Говорил ведь, не ходите один, добром это не
кончится, – например, проворчал на простонародном швабском диалекте слуга.
Росту в нем было два метра, так что над сидящим капитаном он сгибался чуть не
пополам.
Зепп ему по-русски, без малейшего акцента:
– Сколько раз повторять, дурень. Даже с глазу на глаз
разговаривать только на туземном наречии.
Тимо и заткнулся. Он был удручающе неспособен к иностранным
языкам. Что такое «с глазу на глаз» и тем более «туземное наречие», не понял.
Но общий смысл уловил. Надо сказать, старина Тимо был вообще мало на что
способен. Зато некоторые вещи умел делать просто гениально. Капитан его ни на
кого бы не променял. Этот увалень ухаживал за Зеппом с раннего детства, а
предки Тимо прослужили в родовом замке Теофельсов, наверное, лет пятьсот.
* * *
Потом, весь намазанный зеленкой, жилец кормил птичек.
Попугай Ники и ворона Аликc жили в двух роскошных клетках, висевших по ту
сторону окна на основательных стальных тросиках, закрепленных под верхним
наличником – даже злой балтийский ветер не сорвет.
– Здравствуйте, ваши величества, – поклонился
птицам фон Теофельс и тр-р-р-р – провел ногтем по железным прутьям.
– Рррросия уррра! – бодро откликнулся попугай.
Аликc просто сказала:
– Каррр!
По профессиональной привычке пробежав взглядом по улице и
окнам напротив, Зепп остался вполне доволен. Ничего подозрительного.
Улица была тихая. Этаж третий. Над ним еще четвертый, оттуда
раздавались неуверенные фортепианные гаммы. Там квартировал учитель музыки.
– Ходиль-ходиль, ночь пропадаль, я не шпаль, – не
выдержал долгого молчания слуга. – Лицо битый, ein blauer Fleck.
– Синяк, – подсказал господин.
– Зиняк. Пришель – пустая рука.
– С пустыми руками.
– Кто лицо побиваль?
Зепп изобразил под носом тараканьи усищи:
– Какие-то господа из контрразведки. Князь Тараканов.
Черт с ним, не в нем дело. Где спрятал папку наш футболист? Вот в чем
вопрос. – Он забарабанил пальцами по раме. – Вынес из секретной
части, но не с территории. Где же, спрашивается, папка? Крестик, что за
крестик? Хм, ребус.
Он еще долго ходил по комнате – то молча, то снова
принимаясь бормотать:
– Ребус, ребус… Из секретной части вынес… С территории
не вынес… «Сами пойдете – сами найдете – сами возьмете»…
Тимо, не привыкший сидеть без дела, сортировал на столе
принесенное из прачечной белье. Здоровенные костлявые ручищи сноровисто
раскладывали сорочки к сорочкам, простыни к простыням.
Вдруг Зепп остановился и показал пальцем на крошечный
лоскуток, пришитый к уголку наволочки.
– Это еще что? Вон то, белое?
– Китайский… Нови Wascherei…
[4]
Китайский человек пришиваль. Очень хороший китайский человек. Чистый,
аккуратный. Любит порядок.
Выругавшись по матери, капитан разворошил весь сверток.
Метки были всюду, даже на носках.
– Тяжело жить с идиотом, – пожаловался
Зепп. – Из-за такой ерунды обычно и сгорают! Все спороть к чертовой матери!
В эту прачечную больше ни ногой!
– Там остался четыре хороший Laken.
[5]
– Черт с ними.
Расстроенный Тимо засопел, но спорить не осмелился. Он
достал странные вязаные гольфы – вместо стопы одна бретелька – и аккуратно
скатал трубочкой.
– Ну конечно! – Фон Тефельс с размаху хлопнул себя
по лбу. – Одиннадцатое! Эврика!
Наклонился, звонко чмокнул Тимо в щеку. Тот захлопал
белесыми глазами. Последний раз Зепп поцеловал своего преданного слугу двадцать
пять назад, когда пошел в первый класс гимназии.
В контрразведке
Студенту Романову этой ночью спать тоже не пришлось. Его
беспрерывно допрашивали.
Кошмарное недоразумение разрешилось лишь к утру.
– Угу. Угу, – мрачно хмыкал в телефонную трубку
хромой штабс-ротмистр, глядя в протокол допроса.
На том конце провода надзиратель околотка, где был прописан
Алексей Парисович Романов, сообщал сведения об арестанте. Всё совпадало. Сын
личного почетного гражданина, уроженец Санкт-Петербургской губернии,
православного вероисповедания, студент физико-математического факультета, под
надзором не состоит, временно жительствует у родного дяди, присяжного
поверенного Г.С. Романова.
Собственно, и так было ясно, что мальчишка не при чем.
Провал случился из-за нелепого стечения обстоятельств.
Лучников-то давно все раскумекал. Штабс-ротмистр еще на
что-то надеялся – стучал по столу кулаком, задавал каверзные вопросы, а старший
филер, даром что при задержании получил от студента по уху, уже заварил ему
крепкого чаю и выдал пару баранок из своих запасов.
Теперь физико-математический кретин сидел напротив
Козловского и с оскорбленным видом пил второй стакан.
Чтоб сбить с сосунка спесь, князь объяснил: по вашей вине
провалена операция важнейшего государственного значения, упущен опасный шпион.
А когда студент осознал свою вину и виновато заморгал густыми девичьими
ресницами, штабс-ротмистр презрительно указал ему на дверь:
– Катитесь отсюда, рыцарь печального образа! Защитник
униженных и оскорбленных! Сколько времени зря потрачено!
Мальчишка встал и снова сел.
– Господин офицер, но я не знал, что эти господа –
агенты контрразведки, а тот человек – шпион! Вижу, трое бьют одного! Как бы вы
сами поступили на моем месте?
– Сначала спросил бы.
