– Я и спросил! Эй, говорю, вы что? А он меня кулаком в
грудь!
Что было толку с ним препираться? В сущности, Романов не
виноват. Это штабс-ротмистру судьба подгадила. Невзлюбила она за что-то
лейб-кирасира. Как говорится, то по морде влепит, то по харе, а то физию
расквасит.
– Брысь отсюда! – рявкнул князь. – Глаза б
мои вас…
Зазвонил аппарат – черный, для связи с начальством.
– Ну что, Козловский? – спросил его
превосходительство.
Прибыл, стало быть. Поспал ночь в мягкой кроватке, скушал
завтрак и к половине десятого, как положено, явился на службу. Сейчас будет
кофей пить.
Ну, штабс-ротмистр его и порадовал. Резидент ушел, Рябцев
убит, и это еще цветочки. Самое скверное, что предатель сделал список с
Генерального плана развертывания. Где находится копия, неизвестно.
Пока генерал кричал и ругался, Козловский зажег папиросу.
Пускал колечки дыма, смотрел в потолок. Иногда говорил в трубку:
– Так точно, сознаю… Никак нет, не надеюсь… А это как
прикажете.
В паузе, когда его превосходительство после очередного
риторического вопрошания задохнулся от чувств, штабс-ротмистр вставил то, что
собирался:
– Глубину ответственности понимаю. Чего я не понимаю –
с какой стати план развертывания оказался в Царском Селе, в штабе Гвардейского
корпуса?
Начальник, похоже, первый пар уже выпустил. При такой
комплекции долго гневаться трудно. Во всяком случае, ответил уже без ора:
– Его императорское высочество великий князь Николай
Николаевич с началом военных действий становится главнокомандующим. Такое
решение принято еще весной.
Тогда понятно. Никник (как называли гвардейцы своего
шефа) – мужчина обстоятельный. Затребовал документ, чтобы как следует
подготовиться. Выходит, наши стратеги войну предвидели и до выстрела в Сараеве?
Ладно, не нашего ума дело.
Козловский решил, что можно переходить к делу. Эмоциональная
часть окончена.
По-прежнему разглядывая потолочную лепнину, он доложил о
проведенной работе.
– Рябцев сказал (я сам слышал), что папку с планом он
вынес из секретной части и спрятал в тайнике на территории штаба. С двух часов
ночи до девяти утра мои люди произвели там предварительный осмотр. Потом
пришлось прекратить, потому что на службу начали прибывать сотрудники. Да и всё
равно, как его найдешь, этот тайник? Сами знаете, ваше превосходительство, там
в ограде добрая сотня десятин. Чего только нет: штабные корпуса, гаражи,
конюшни, плац, оранжереи, спортивный клуб… Я про клуб упоминаю, потому что в
агентурной сводке на Рябцева написано: спортсмэн, гол-ки-пер футбольной
команды.
Начальник переспросил про незнакомое слово.
– Голкипер? Понятия не имею, – пожал плечами
Козловский. – Должность какая-нибудь. Выясним.
И вдруг слышит:
– Господин офицер, я знаю. Голкипер – это игрок,
который в футболе «гол» защищает. Ну, на воротах стоит. Я сам на первом курсе…
Рассматривая потолок и сконцентрировавшись на тяжелом
разговоре, про студента Козловский совсем запамятовал.
Замахал на мальчишку рукой: уйди, уйди, не до тебя.
В дверь бесшумно проскользнул отлучавшийся Пантелей
Иванович, успокоительно кивнул. Очень вовремя!
– Кое-что, правда, зацепили, – сказал
штабс-ротмистр начальству. – Может, и найдем герра резидента. Люди работают.
В общем, закончил разговор на ноте сдержанного оптимизма.
Студент все топтался у дверей, не уходил.
– Простите, господин офицер, а что такое «Генеральный
план развертывания»?
У Лучникова на лице появилось вопросительное, даже
недоверчивое выражение. Смысл этой гримасы был для князя нелестен: неужто, ваше
благородие, вы при постороннем вели такие разговоры?
Прав был фельдфебель, безусловно прав.
Но про план развертывания Романову объяснить все-таки
следовало. Иначе, не дай Бог, начнет расспрашивать знакомых, всяких
встречных-поперечных.
Едва сдерживаясь, Козловский проскрипел:
– Это документ огромной важности. В нем изложен весь
порядок предполагаемых действий против Германии. И благодаря вашей дурости этот
план теперь может оказаться у немцев. Понимаете, что вы натворили? По крайней
мере, хоть держите язык за зубами! Вашему слову можно верить?
Вид у студента сделался совсем убитый.
– Господи! Я очень виноват. Господин штабс-ротмистр,
позвольте мне как-то исправить… Давайте я буду вам помогать. Я бесплатно, из
одного патриотизма. Вы, может быть, думаете, я ни на что не годен? Я на
велосипеде езжу, боксирую. Кстати, и в футбол играю. То есть раньше играл,
хавбеком в университетской команде.
Сердиться на него Козловский больше не стал. Лишь устало попросил:
– Послушайте, хавбек, уйдите, а?
Мальчик продолжал лепетать чушь:
– Я сообразительный. У нас на факультете был чемпионат
по разгадыванию ребусов, так я первое место занял…
– Марш отсюда!!! – гаркнул тогда князь страшным
голосом. – Ребусы, тттвою мать!
Студента Романова за дверь вынесло будто ураганом.
– Значитца так, – доложил тогда Лучников. – В
Питере двенадцать китайских прачечных и еще три в пригородах. В каждую послал
по толковому человечку. – Он потрогал красное, распухшее ухо и
усмехнулся. – А крепко вкатал мне боксер этот сопливый. До сих пор башка
гудит.
В Царском Селе
Симе Чегодаевой жить на свете было трудно, но интересно. С
одной стороны, она ужасно страдала. С другой – летала, как на крыльях.
Оказывается, так тоже бывает.
Страдала она, потому что жалела Алешу. Вчера так и не успела
исполнить свое намерение: провести сцену расставания нежно, но твердо. Алеша
милый и хорош собой, но невероятно инфантильный. Спрыгнул с забора, ввязался в
какую-то драку, и его забрали в полицию. Мама, как всегда, права: это не
вариант.
Сегодня прибавился новый повод для терзаний – неспокойная
совесть. Ведь формально с Алешей она не порвала. Поцелуи, пускай коротенькие,
все-таки были, а это очень серьезно. Между тем нынче случилось нечто
чрезвычайно важное.
Мама, как и собиралась, повезла Симу в Павловское и
познакомила с племянником Анфисы Сергеевны, тем самым существенным вариантом, о
котором дочка давеча и слушать не захотела.
Но штука в том, что «вариант», действительно, оказался
очень, то есть даже в высшей степени существенным.
Единственное, немножко староват, лет тридцати пяти. Но
красив, статен, в прекрасно сидящем мундире и брюнет. Мама сказала, что Мишель
занимает какую-то чудесную должность в интендантстве и вообще «твердо стоит на
ногах».
