Тут я услышал голос Армана. Чьи-то руки втащили меня на сиденье, сняли с головы мешок, и я оказался лицом к лицу с белокурым незнакомцем: у него были мягкие черты и удивительные голубые глаза. А еще — пухлые губы, широкий нос и маленькие руки с длинными тонкими пальцами и чистыми ногтями. Все это я заметил в первую же секунду, быть может, потому, что час назад я готовился к встрече со смертью, а встретил этого человека.
— Маркиз д’Ому?
Я попытался поклониться, почувствовал на лбу что-то липкое и нащупал кровь — на вкус совсем свежую. Видимо, внезапная остановка телеги вскрыла подсохшую рану.
— Мы вас сейчас мигом перевяжем, — сказал незнакомец и внимательно меня осмотрел. — А может, и зашьем. Я — Паскаль Паоли. Кузены говорят, король хочет сделать мне предложение? Они и сами могли бы все рассказать, но я хотел услышать это от вас. — Тут я заметил неподалеку Элоизу и Армана и обнаружил, что все трое очень похожи. — Это мои троюродные брат и сестра, — пояснил Паоли, заметив мой взгляд.
— И заодно — ваши соглядатаи?
— Друзья. Родственники. Их отец был француз. Ужасный человек. К счастью, оба пошли в мать. Эта поездка была их единственным шансом попасть домой. — Он говорил легко и непринужденно, дружеским тоном, и я начал гадать, всегда ли они были шпионами корсиканского президента или ему просто повезло. Некоторым людям вообще везет.
— Что стряслось? — спросил я.
Паоли сразу понял мой вопрос.
— Одна враждебная группировка прознала о вашем визите и решила вмешаться. Они хотели выпытать, что за переговоры я веду с Францией. Должен признать, — он улыбнулся, — я в растерянности. Неужели король в состоянии предложить мне что-то, что заставит меня изменить решение?
— Какое решение?
— О нашей независимости.
— Разве вы независимы?
Его взор стал жестче, но усилием воли он вернул на лицо улыбку и ответил прежним непринужденным тоном:
— Вы прекрасно знаете, что Корсика независима уже много лет.
— Генуя так не считает.
— Генуэзцы с трудом удерживали в своей власти четверть нашего побережья. Поэтому они и продали вам свои так называемые права. Но позвольте мне попрощаться с друзьями…
Он обнял Армана с Элоизой, и те — с вооруженной охраной — разошлись по разным тропинкам, ведшим вниз.
— Мои солдаты нашли их у дороги. Враг не отважился их убить. Полагаю, я должен быть благодарен.
— Ваши солдаты?
Он на секунду остановился.
— Я президент. И главнокомандующий Корсиканских военных сил. Конечно, у нас есть и генералы, но все они подчиняются мне. — Паоли пожал плечами. — Так устроена демократия.
— Я слышал, вы дали женщинам право голоса.
— На местных выборах. Не вижу причин, почему со временем они не смогут голосовать и на всеобщих выборах или даже баллотироваться в Национальное собрание. У нас здесь много сильных женщин. Когда мужчины гибнут в вендеттах, кто-то должен занимать их место.
— И управлять фермами?
— Да. И пекарнями, и пивоварнями, и рыболовным флотом, и оливковыми прессами. Да и вести вендетту кому-то надо. — Паоли вздохнул. — Найти бы способ покончить с кровопролитием! Что вы думаете о гражданских судах с присяжными заседателями, коллегии которых состояли бы из простых людей? Пусть они сами устанавливают нормы и выносят приговоры!
— Не удивлюсь, если это придумал Вольтер.
— Мы переписываемся. Не хочу хвастать, но Франсуа-Мари тоже заимствует у меня идеи.
Мы шли по террасе, засаженной оливковыми деревьями, к ступеням из сухой каменной кладки: они вели на точно такую же террасу. Поднимаясь по лестнице сквозь летний зной, я заметил, что сеньор Паоли не обратил никакого внимания на палящее солнце. После шестой или седьмой террасы я остановился, чтобы отереть пот, и он предложил мне снять фрак — даже понести его, если мне тяжело одолеть такой крутой подъем. Гордость не позволила мне принять его предложение, и я старался дышать как можно ровней. Мы остановились на дороге, шедшей вдоль обрыва: я окинул взглядом склон, поросший фиолетовым утесником, и синее море вокруг. Вид был прекрасен и дик. Такой неукротимой красоты не встретишь даже в самых глухих уголках юга Франции. Да, этот край в самом деле достоин любви.
На дороге нас ждала карета. Не телега, а открытый экипаж с рессорами и кожаными сиденьями — они так нагрелись на солнце, что обжигали ноги даже сквозь одежду. Сеньор Паоли сел гораздо медленней, привычный к местному зною. Я был восхищен этим человеком — по всей видимости, такое впечатление он и хотел на меня произвести. Сам я по большей части молчал и слушал, пытаясь составить свое мнение о Паоли и предугадать, чем закончатся наши переговоры. Того, что мне рассказал Жером, оказалось недостаточно. В чертах Паоли я не заметил ни единого намека на сибаритство, о котором предупреждал Жером. Скорее это было лицо скромного дворянина, успешного адвоката или богатого купца, решившего посвятить жизнь усердному труду. И лишь в самой глубине его синих глаз светился острый незаурядный ум.
Дом, куда меня привезли, вовсе не был похож на руины. Низкое и длинное здание, покрытое красной штукатуркой, почти полностью слилось со склоном горы. Смуглые юноши с угольно-черными волосами и пистолетами открыли нам ворота — прочные и добротные. Из конюшни навстречу выбежал конюх, и сеньор Паоли помог ему расседлать свою лошадь.
— Здесь можно и поговорить.
Конечно можно: куда ни кинь взгляд, всюду были видны вооруженные мужчины. Даже пастухи на полях сидели с мушкетом за спиной. У мальчишки, что гнал перед собой стадо коз, на шейном шнурке висел пистолет. В стороне я заметил двух охотников с дюжиной кроличьих тушек на поясах: один перебросил мушкет через плечо, другой нес свой дулом вперед. Ручаюсь, полковник Монтабан из Кальви не смог бы подвести солдат даже на пять миль к дому Паоли, не нарвавшись на засаду.
— Пойдемте внутрь, — сказал Паоли. — Вы, верно, очень хотите пить.
Я опасался, что хозяин дома предложит мне вина, однако он поставил на стол кувшин с прохладной водой (видимо, из очень глубокого колодца) и вместе со мной выпил два стакана подряд. Лишь тогда Паоли пригласил меня в свой кабинет, где сел за простой письменный стол, указав мне на стул напротив.
— Итак, что вы предлагаете?
Я начал — по совету Жерома — с того, как глубоко мы уважаем Корсику. Присоединение к великой Франции принесет ей куда больше пользы, чем нескончаемая грызня с бедным и почти разоренным итальянским городом-государством. Мы обещали острову статус провинции со всеми причитающимися правами и привилегиями. Корсиканцы получат собственное собрание и суды. Сама же Корсика уподобится Нормандии и Бургундии — великим странам, ставшим частью Франции.
— А что Париж готов предложить лично мне?
— Разве Арман и Элоиза ничего вам не сказали?
