Все вместе мы отправились гулять по саду. Иногда одна пара собеседников присаживалась на скамейку и ожидала, пока другая уйдет далеко вперед. Манон нравилось общество мистера Франклина, а я был приятно удивлен острым умом Селесты. Думаю, Версаль ей не просто наскучил: она там задыхалась. В заросшем лабиринте, посаженном мной для Виржини, я решился поцеловать Селесту. Она ничуть не удивилась и тоже меня поцеловала, но, когда я попытался залезть к ней под юбку, схватила меня за руку. Я объяснил, что хочу лишь попробовать ее на вкус, и она позволила мне это сделать. Позже, когда я вновь встретил мистера Франклина, он тайком бросил мне многозначительную улыбку.
Неделя пролетела незаметно и оставила в моей памяти куда более глубокий отпечаток, нежели все последующие, которые мой разум воспринимает как повтор уже минувших и оттого отказывается запоминать. Селеста во время прогулки держала меня за руку, а мистер Франклин опирался на Манон, и она помогала ему сохранять равновесие, когда мы спускались по красным кирпичным ступеням в дальнем углу террасы. Помимо прочего, нам предстояло увидеть, как забивают дикого животного.
Селеста пожала плечами, когда я ей это сообщил, и призналась, что в детстве часто смотрела, как отец забивает свиней. Мистер Франклин уже в семь лет умел свернуть шею курице, ощипать ее и выпотрошить.
— Вот чему надо учить детей, — заметил я.
Мои слова его развеселили.
— Расскажите-ка об этом вашем эксперименте.
— Сейчас сами все увидите…
Мы обошли замок и направились к конюшне и прочим внешним постройкам. Все это время я держал руку на голове у Тигрис.
— Кто кого ведет? — спросил Франклин.
— Мы ведем друг друга.
Он улыбнулся, но в следующий миг резко остановился на пороге скотобойни. Посреди нее стояла дрожащая газель со связанными задними ногами. Ее рога загибались назад с изяществом, неподвластным кисти художника. Дрожала она не от страха: рога, пусть они и прекрасны, стали для нее слишком тяжелы. Она была стара и уже не могла держать голову.
— Жан-Мари…
— Пришло ее время, Манон.
В одном углу скотобойни стоял огромный котел, в который без труда поместился бы и я. От воды уже поднимался пар. Третья часть сегодняшнего эксперимента была спрятана в сарае: обычно она тоже стоит наготове, но сегодня я хотел удивить мистера Франклина. Он внимательно осмотрел перегрузочную треногу, которая пригодится мне позже, — и у него при этом был взгляд человека, который и сам провел в жизни немало экспериментов.
— Милорд…
Слуга поднес мне миску с внутренностями какого-то другого недавно забитого животного и остановился на безопасном расстоянии от Тигрис: та подняла голову и начала беспокойно нюхать воздух. Я решил, что лучше держать ее подальше от скотобойни, и увел назад.
— Все будет хорошо? — спросил мистер Франклин.
— Никто ее не побеспокоит.
Он хрипло засмеялся, давая понять, что спрашивал вовсе не об этом.
— Она скоро уснет. После еды она всегда спит.
Я беру его за руку, разворачиваю к двери скотобойни, и мы вместе заходим внутрь. Слуги уже ждут. Над нами — яркое голубое небо, какое в детстве запоминается на всю жизнь, а в старости приносит покой, хотя и не вызывает прежнего трепета. Селеста спрашивает, о чем я думаю.
— Вы еще не стары, — говорит она, услышав мой ответ. — Ну, показывайте ваш эксперимент. Бен такое любит.
Она права, Франклин внимательно смотрит по сторонам.
Газель закалывают быстро и аккуратно. Наступает самый ответственный момент: двери кирпичного сарая распахиваются, и двое рабочих вывозят оттуда тачку.
— Что это… банка? — спрашивает Франклин.
— Да. Туго обмотанная полосками парусины.
Он подходит к тачке, ощупывает толстое стекло банки и внимательно осматривает парусиновую обмотку. Он уже понял, для чего нужна парусина, и я прошу его высказать свои соображения. Франклин прав: она служит той же цели, что и веревка, которой обматывают старую пушку — помогает стеклу не лопнуть от жара и давления. Обычно это работает. Но не всякое стекло способно выдержать высокую температуру. Я объясняю Селесте, что эта банка стоит примерно столько же, сколько целая ферма, и Манон бросает на меня гневный взгляд.
— Со временем производство станет дешевле, — поспешно добавляю я. — Когда стеклодув начнет изготавливать такие банки в большом количестве и набьет руку. Знание всегда стоит денег.
Мистер Франклин погружается в раздумья. У него толстое лицо, и складки двойного подбородка грузно ложатся на твердый накрахмаленный воротник. Полагаю, сейчас, в преклонных летах, он выглядит лучше, чем в юности: обветшавшее великолепие лица словно бы служит подтверждением его права наследования. Будучи и сам экспериментатором, он видит, сколько труда вложено в мои опыты. Мясники работают быстро и ловко: парное мясо газели вскоре отправляется в банку. Затем с помощью лебедки и треноги ее помещают в котел. Слуги забираются на лестницы и ведрами заливают внутрь рассол, после чего банку запечатывают огромной пробкой. Теперь мясо будет тушиться на очень слабом огне, вот только я пока не решил, сколько. Три-четыре дня, быть может. Если этого окажется недостаточно, в следующий раз продержу мясо на огне неделю.
— Теорию я понял, — говорит мистер Франклин. — Но какова ваша цель?
— Сделать мясо доступным круглый год и покончить с голодом. Позвольте вам кое-что показать…
Мы возвращаемся в замок. Тигрис неохотно поднимается на лапы и идет за мной: в ее миске и на гравии еще видны следы крови, но морда уже чистая. В кладовке прохладно, полки заставлены стеклянными банками и сырными головами. Под потолком висят вяленые окорока, чеснок и лук. Вдоль одной из стен выстроились мешки с картофелем.
— Если напомните, позже я расскажу вам про картофель, — говорю я.
Мистер Франклин кивает, не сводя глаз с нашего трофея: огромной стеклянной банки, в которой целиком законсервирован африканский бородавочник. Сквозь мутный рассол видна его безумная ухмылка и скособоченная голова — свидетельство несчастного случая. До сего дня бородавочник был самым крупным зверем, которого мне удалось законсервировать. Я бы и газель закатал в банку целиком, если б не мешали рога.
— Хотите?..
Селеста опускает глаза на молоток и зубило, которые я снял с полки, и мотает головой. Мистер Франклин говорит, что оставит эту честь мне. Тогда я соскребаю с пробки воск и открываю банку. Рассол пахнет довольно приятно, никакой гнилостной вони я не замечаю. Сунув руку по локоть в жидкость, я вонзаю зубило в плечо бородавочника и вырываю кусок плоти. В ответ на мое предложение отведать мяса Селеста, Манон и мистер Франклин, сами того не замечая, дружно мотают головами. Люди говорят, что ищут новых впечатлений, но это неправда — и с возрастом мы все больше ценим привычное и знакомое. Тигрис тоже морщит нос (она не любит соленое), поэтому я съедаю мясо сам. Свинина оказывается пресной и безвкусной, какой может быть только свинина, сваренная без трав и специй.
