— Красивая, — не задумываясь сказала Эмили. — Самая красивая женщина в Лондоне, как говорили, или даже во всей Англии.
— А как человек? — настаивал Питт. — Она была избалована славой, как это случается с красавицами?
Шарлотта скрыла улыбку, но не вмешалась в разговор.
Коляска дернулась и наконец двинулась.
— Уличное движение становится ужасным, — резко заметил Джек. — Если так будет и дальше, нам скоро придется ходить пешком.
— Об этом говорят уже много лет, — успокоила его Эмили. — Но пока мы все еще ездим. — Она снова повернулась к Питту. — Возможно, слава испортила ее, но я не слышала, чтобы о ней так говорили. Нет, она не была такой. Лорд Энстис, правда, что-то говорил об этом, но, возможно, тогда это объяснялось его состоянием и горем. Он говорил, что все ее любили, ее обаяние и красота делали мужчин ее рабами. Я думаю, этим он признавал, что никто ни в чем не мог ей отказать, а ведь это может означать, что она была избалована, не так ли?
— Да, похоже на то, — согласился Питт.
— Все так думают, кроме тетушки Веспасии, — продолжала Эмили. — Она сказала, что видела ее лишь несколько раз, и она ей понравилась, а Веспасия терпеть не может избалованных женщин. — Она улыбнулась. — Мнение одной из красивейших женщин Англии, царицы лондонского высшего света, чего-нибудь да стоит.
Экипаж снова тронулся, на этот раз с большим успехом, и Джек выглянул в окно.
— Кажется, мы совсем близко, — сказал он с удовлетворением.
Действительно, через несколько минут они вышли из коляски. Эмили оперлась о руку мужа, Питт предложил руку Шарлотте, и они стали подниматься по лестнице в ярко освещенное фойе, полное нарядных дам в кружевах и шелках и мужчин в темных фраках с белоснежными манишками. Повсюду сверкали бриллианты, слышался гул голосов.
У Шарлотты сладко замерло сердце. Оглядываясь, она смотрела на красивую лепку стен, широкую лестницу и сверкающие люстры. Если бы Питт не поддерживал ее под руку, она, заглядевшись, могла бы оступиться. Атмосфера оживления и радостного ожидания наэлектризовала толпу; каждый что-то говорил, куда-то двигался, слышался шелест дорогих шелков.
Шарлотта прижалась к мужу и стиснула его руку. Он еще крепче сжал ее локоть. Слова им были не нужны, да Шарлотта и не знала, что хотела бы сказать Томасу в этот момент.
Когда они поднимались по лестнице в ложу, Шарлотта, глянув вниз, узнала в толпе темную голову лорда Байэма с посеребренными висками. Он держал ее как-то особенно, поэтому сразу же бросался в глаза. А когда он повернулся, заметив знакомого, Шарлотта увидела его прекрасные глаза. Рядом с ним стояла Элинор, очень элегантная, но не столь яркая, как ее муж. Она как-то тушевалась в его присутствии; в ней не было той естественной грации, которая столь отличала ее супруга. Никто из них не взглянул в сторону Шарлотты, да она и не надеялась, что Байэмы узнают или вспомнят ее.
Оглянувшись в последний раз, Шарлотта увидела густую шевелюру еще одного знакомого. Волосы у него были такие же длинные, как и у Питта, но только цвета жухлой осенней листвы. Она удивилась: неужели это тот самый странный юноша, который был на балу у Эмили? Он тогда так горячо обличал несправедливость, которую видел — или думал, что видел, — в международных финансовых кругах.
Они легко нашли ложу Эмили. Сестра держала ее с того времени, как вышла замуж за Джорджа Эшворда, и продолжала держать ради выхода в свет в таких случаях, как этот, да еще потому, что любила музыку.
Веспасия и лорд Энстис приехали раньше. При их появлении последний встал и подвинул Эмили стул, чтобы та села впереди и ей было бы все видно. Шарлотте был предложен стул в центре рядом с тетушкой Веспасией, севшей справа от нее. Как только мужчины заняли свои места, Веспасия передала Шарлотте свой бинокль, чтобы та до начала спектакля посмотрела на публику в ложах, — кто они, как одеты, есть ли кто из знакомых и как они себя ведут.
Знакомых Шарлотта нашла не сразу, и это неудивительно — ведь она так редко бывала в опере. Ее мать не считала оперу подходящим местом, где девица может найти жениха, да и едва ли это стоило таких затрат. Питт водил ее раз или два на оперы Гилберта и Салливана в театр «Савой», но теперь это было совсем другое дело.
— Кого-нибудь увидела? — тихо спросила Веспасия.
— Мистера Фитцгерберта и мисс Морден, — шепотом ответила Шарлотта. — Он очень красивый мужчина.
— Возможно, — сухо ответила леди Камминг-Гульд. — Даже чересчур красив. А мисс Морден?
— Она тоже прекрасно смотрится, — ответила уже менее охотно Шарлотта. — И она это знает, судя по ее позе, позволяющей свету выгодно падать на ее лицо.
— Ты так считаешь?
— Я тоже принимаю такую позу, когда хочу нравиться, — честно призналась Шарлотта. — Терпеть не могу женщин, которые до глупости влюблены в себя. Ей кажется, что весь мир у нее на поводке, и это ей доставляет удовольствие.
— Возможно, — с сомнением согласилась Веспасия. — Но не все, у кого на лице уверенность, испытывают ее внутри. Меня удивляет, что ты этого не знаешь. Люди скрывают за смехом одиночество и страх. Грозовая ночь не означает, что будет ясное утро. — Голос ее смягчился. — Мне кажется, моя милая, любовь Томаса сделала тебя самодовольной.
Шарлотта застыла, прижав бинокль к глазам, стараясь, чтобы Веспасия не заметила, как краска стыда медленно заливает ее лицо. Она неожиданно поняла, что тетушка права. Она слишком привыкла к своему счастью, слишком уверена в нем. Сама не зная почему, Шарлотта обернулась и посмотрела на Томаса, который не сводил взгляда с Джека и лорда Энстиса. Те о чем-то оживленно беседовали. Питт улыбнулся жене и скорчил шутливую гримасу.
Взволнованная Шарлотта снова стала смотреть на ложу, где сидел Герберт Фитцгерберт. Взгляд его был устремлен на сцену, но иногда он оглядывался назад. Оделия Морден рассеянно улыбалась, и мысли ее были где-то далеко.
Шарлотта скользнула взглядом по балкону и заметила Мику Драммонда, глядящего на занавес. Ниже, в третьей ложе, она увидела Элинор Байэм, сидящую очень прямо и сжимающую пальцами обитый бархатом барьер ложи. Ей казалось, что она смотрит на Драммонда, но вот Элинор подняла руку и поприветствовала кого-то из знакомых. Рядом с ней в тени ложи сидел лорд Байэм, лица которого Шарлотта не увидела.
Шум стих, медленно погас свет, и лишь один яркий луч освещал занавес. Перед ним появилась примадонна, оркестр, настраивавший инструмент, заиграл гимн. Великолепный голос запел «Боже, храни королеву».
Поднялся занавес, и взору зрителей предстала торжественная красота сцены. Волшебная сказка началась.
Но на Шарлотту внезапно повеяло холодом. Музыка, полная мощных аккордов и великолепных пассажей, была лишена для нее того личного, интимного, что всегда затрагивали в ней произведения итальянцев. Шарлотта почувствовала, как ее внимание отвлекается, и, снова взяв у Веспасии бинокль, незаметно стала разглядывать ближайшие ложи.
