На какой-то миг время остановилось. Оба стояли неподвижно, глядя друг на друга. Отблески света играли на бокалах в их поднятых руках. Затем страдание и усталость вновь омрачили лицо Байэма. Он поставил нетронутый бокал на край буфета, что-то ответил Энстису и покинул его.
Густая краска гнева залила лицо Фредерика, он хотел было что-то сказать вслед, но передумал. Его лицо долго хранило следы с трудом подавляемого гнева.
Байэм шел прямо на Драммонда, что позволило тому хорошо разглядеть его. Он не казался человеком, который только что бурно поспорил с кем-то; скорее, напоминал того, кто после короткой передышки снова покорно взвалил на свои плечи привычную тяжелую ношу, и, видимо, уже не в первый раз. Он не казался побежденным — просто безмерно усталым.
Драммонд следил за ним со смешанным чувством сострадания и боли. Он никогда не узнает, о чем говорили между собой друзья, но догадываться об этом мог. Ему было жаль Байэма. Шолто попал в ужасное положение, и не по своей вине. Он ошибся в оценке женского характера, что могло случиться с каждым, особенно в юном возрасте. По его понятиям, Байэм поступил честно, но это привело к трагедии, которую он никак не мог предвидеть. С тех пор он несет бремя своей вины.
Теперь же ему грозило возможное обвинение в убийстве. Если Питт не найдет убийцу, Байэма может ждать виселица. Обратится ли он в братство за помощью? Разумеется, он сделает это, и, возможно, задолго до суда. Что ответит ему Драммонд? О чем попросит его Байэм? Сейчас его просьба — не более чем вполне честный рассказ о беде, но и опасность пока лишь призрачна. Когда же она станет реальной и будет вопросом нескольких дней или даже часов, а угроза суда и заточения в Ньюгейте нависнет над ним черной тенью, не попросит ли он о чем-то, что уже выйдет за пределы понятий о честности?
Оказывают ли ему помощь другие братья из «Узкого круга»? На этот вопрос после разговора с Питтом Драммонд старался не искать ответа. Как далеко готов зайти «Круг» в подобных случаях? Моральные ценности, верность друг другу — об этом Драммонд не раз уже слышал. Но никто не задавался вопросом, что является определяющим, когда соблюдение этих двух заповедей вместе не представляется возможным. Не думал об этом и сам Драммонд. Теперь же пугающая и жестокая мысль пришла ему в голову — что личная лояльность превыше всего.
Как же он поступит теперь?
Ответ может быть один. Он изменит интересам «Узкого круга».
Драммонд сделал глубокий вдох. Теперь, когда он задал себе этот вопрос и сам же ответил на него, ему стало легче.
Лакей, человек менее деликатный, чем миссис Карсуэлл, прервал его раздумья, предложив бокал с вином. Драммонд с натянутой улыбкой вежливо отказался. В другом конце гостиной Элинор Байэм о чем-то говорила с лордом Энстисом. Она казалась сдержанной и официальной. Драммонда не могло не интересовать, как она относится к Энстису. Нравится ли ей близкий друг ее мужа? Не испытывает ли она ревности к прошлому Байэма, где ей не было места? Возможно, у нее есть чувство обиды и неприязни к человеку, чья жена причинила ей и мужу столько страданий, а его постоянное присутствие в их жизни неизменно напоминало ей о вине мужа? Зная так мало об Элинор, Драммонд терялся в догадках.
Его последней и единственной виной во всей этой истории было его чувство к Элинор. Оно оказалось сильнее, чем он мог предполагать — да и хотеть тоже, — и теперь стало его тайной, чем-то очень личным. Какая-то часть Драммонда хотела помочь Байэму ради Элинор; другая же, худшая, темная его половина жаждала поражения Байэма, падения его в глазах жены, полного исчезновения из ее жизни, что сделало бы Элинор свободной, способной снова полюбить.
Любовь. Он избегал произносить это слово даже перед самим собой.
Повернувшись, Драммонд вышел на террасу. Он хотел не только одиночества, но и уединения, чтобы никто его не видел. Его лицо может предательски выдать его мысли, да и общаться с кем-либо он сейчас не смог бы.
Драммонд не знал, сколько минут он стоял, наслаждаясь вечерним покоем темного сада, отблесками света из окон на листве, цепочкой уличных фонарей, казавшихся подвешенными в воздухе лунами, шелестом листьев, шептавшихся с набегавшим с пролива легким ветерком.
Однако чей-то голос нарушил тишину. Робкий, извиняющийся и полный тревоги.
— Мистер Драммонд…
Он узнал голос Элинор Байэм. Неужели она услышала его мысли? Ему стало стыдно.
Он повернулся ей навстречу, стараясь не выдать своего волнения.
— Да, леди Байэм.
— Я… я… простите меня, я, кажется, помешала вам. Ведь вам хотелось побыть одному… — сбивчиво извинилась она. Ей трудно было говорить.
— Просто вышел подышать вечерним воздухом, — соврал он, чтобы помочь ей преодолеть смущение.
— Вы так добры. — В ее низком голосе были сосредоточенность и доверие, и Драммонд почувствовал острую, но сладкую боль в сердце. — Нет, вы не должны быть столь вежливы и терпеливы со мной, — горячо продолжала она, торопясь предупредить его возражения. — Пришло время мне сказать вам правду, даже если это будет для меня испытанием…
Драммонд попытался прервать ее, но Элинор решительно остановила его:
— Послушайте меня. Произошло нечто такое, что страшно обеспокоило меня. Мне будет даже трудно объяснить вам…
Драммонд снова попытался остановить ее и в невольном порыве сострадания хотел было дотронуться до нее, успокоить, но вовремя одумался, испугавшись, что потом не простит себе такой несдержанности, и снова промолчал.
Это дало возможность Элинор продолжить свой сбивчивый рассказ:
— Вчера вечером у нас был сэр Джон Сифорт, давний друг и коллега Шолто. Я всегда видела лишь его приход. Он выглядел разгневанным, однако сдерживал себя, видимо, надеялся, что Шолто сейчас же все ему объяснит…
Элинор умолкла, словно не знала, что сказать дальше. Драммонд с волнением чувствовал ее близость, слышал запах ее духов, шорох ее платья и ее прерывистое дыхание.
— Вы видели, как он приехал? — зачем-то переспросил он.
— Да. Шолто был наверху. Мы с сэром Джоном давно знакомы, поэтому я сразу же пригласила его в гостиную и послала лакея за Шолто. Мы с сэром Джоном обменялись лишь несколькими словами. Он явно не выражал желания беседовать со мной, я это сразу почувствовала. Как только лакей доложил, что Шолто примет сэра Джона в библиотеке, он немедленно покинул меня и ушел туда.
— Лорд Байэм сказал вам, зачем приезжал сэр Джон?
— Нет, он не захотел даже говорить со мной об этом. Я знаю, что их разговор был не из приятных. Минут через двадцать, когда я пересекала холл, я слышала их громкие голоса, доносившиеся из библиотеки. Я уловила лишь отдельные слова, но тон их был ужасным. Испугавшись, что кто-то из них может открыть дверь и увидеть меня, я поспешила уйти. Это была яростная ссора; звучали такие слова, как «обман» и «предательство». Их произнес сэр Джон… — Голос Элинор дрожал; она сделала громкий вдох, прежде чем продолжить. — Я не слышала, что ответил Шолто, но по рассерженному тону сэра Джона поняла, что ответ его не успокоил.
