Веспасия, вполне насладившись победами в прошлом и ни о чем не сожалея, милостиво кивнула побежденной.
— Рада познакомиться, миссис Лангтри, было весьма интересно, — заключила она и проследовала дальше, чтобы не растерять лавры, оставив Шарлотте прикрывать тылы, если та пожелает.
Шарлотта торопливо догнала Веспасию, намереваясь что-то прокомментировать, но вовремя передумала и изобразила на своем лице простодушие и невинность, словно ничегошеньки не произошло. Потом она начала о чем-то весело болтать, еле удерживаясь от смеха, видя торжество и вызов в глазах тетушки Веспасии.
Затем, пытаясь одновременно изящно держать в одной руке бокал с шампанским, а в другой — пирожное и великолепно понимая, как это плохо у нее получается, Шарлотта направилась к Эмили, оживленно беседующей с Фитцгербертом и лордом Энстисом. Рядом, однако, стояла Оделия Морден. В розовом платье, с изящным зонтом и белыми лентами на шляпке, в безукоризненно белых перчатках, она казалась более женственной и прелестной, чем Эмили. У Шарлотты сжалось сердце. Девушка была такой одинокой и неуверенной в себе — она стояла, не зная, что сказать или сделать.
Шарлотта приблизилась, и Герберт быстро отодвинулся, пропуская ее, словно обрадовался, что она спасет его от внезапно наступившего молчания.
— О, миссис Питт, как приятно вас видеть. Я уверен, вы знакомы с лордом Энстисом.
— Да, — Шарлотта сделал легкий книксен. — Добрый день, лорд Энстис.
— Добрый день, миссис Питт, — улыбнулся ей лорд. Он был более оживлен и подвижен, чем при их первых встречах. В его взгляде Шарлотта заметила острый ум; во всей его коренастой фигуре чувствовалась энергия поиска, беспокойства, любознательности. Лорд Энстис также наделен прекрасным чувством юмора, это Шарлотта запомнила по первым встречам. Она не хотела бы вступить в спор с таким человеком. Мысль о нем как о друге заинтриговала ее, однако иметь его врагом было страшно.
Приход Шарлотты, видимо, прервал их разговор. Когда он снова возобновился, Шарлотта включилась в него сразу, что стало для нее своего рода комплиментом.
— Мы устроили в честь нее прием, — продолжал Фитцгерберт, улыбаясь. — Должен сказать, я был в ударе. У мадам Бернар такая слава…
— Кажется, в новом сезоне она будет играть Жанну д’Арк, — заметил Энстис, и глаза его блеснули интересом. — На французском. — Он посмотрел на Оделию.
— Я с удовольствием пойду, — быстро ответила та. — Я неплохо знаю французский.
— Я в этом уверен. — Энстис наклонил голову в ее сторону. — В конце концов, все мы хорошо знаем эту вещь. Есть что-то особое, когда видишь хорошо сыгранную драму, конец которой тебе известен. В этом есть какая-то особая острота ощущений.
Шарлотте показалось, что он вкладывает в эти слова нечто более глубокое, чем кажется на первый взгляд, и имеющее совсем иное значение.
— На прошлой неделе я смотрел Генри Ирвинга, — оживленно продолжал Герберт. — Я считаю, что он был необыкновенен. Захватил всех, публика была очарована.
— В самом деле? — Кажется, Энстис не был с этим вполне согласен. — А вы, миссис Питт, видели что-нибудь интересное в последнее время?
— Только не в театре, милорд. — Шарлотта удержалась от улыбки и увидела в его глазах искорки юмора, но они тут же исчезли, когда Энстис снова повернулся к Фитцгерберту.
— Кажется, вы женитесь, и скоро? — Он бросил взгляд на Оделию. — Медовый месяц, конечно, свадебное путешествие, не так ли? Если отправитесь через месяц или два, вполне успеете вернуться к выборам. — Он пожал плечами. — К сожалению, приходится думать и о таких вещах. Простите, что поднял этот вопрос. Это неделикатно с моей стороны, но как бы нам ни хотелось быть внимательными и тактичными, политика — очень серьезное дело, если мы намерены в ней преуспеть. — Слова были приятны, сказаны легко и непринужденно, но в них чувствовалась твердость стали, и это понял не один только Фитцгерберт. Нельзя было на них не ответить, если он намеревался рассчитывать на поддержку Энстиса в предвыборной кампании.
Стоявшая рядом с Шарлоттой Эмили шумно вздохнула, словно охнула.
Герберт медленно поднял глаза, лицо его утратило прежнее выражение интереса к разговору, привычная непринужденность пропала. Оделия замерла еще больше, лишь пальцы крепче обхватили ручку зонта.
— Бесспорно, — медленно произнес он. — Искусство состоит в том, чтобы превратить работу в приятное времяпрепровождение, что-то вроде хобби. Интерес ради интереса, профессионализм как искусство — нечто такое, что поможет джентльмену скоротать время.
— Вот именно, — согласился Энстис, чуть улыбнувшись, но взгляд его был неподвижен. — Но дилетантов-политиков у нас предостаточно. Нам нужны преданные делу люди.
В глазах Фитцгерберта погасла последняя искорка юмора. Он почувствовал, что ему не удастся избежать непоправимого. Ему выпал случай, и он должен воспользоваться им, независимо от их с Оделией отношений.
Энстис, словно предчувствуя, ждал.
Эмили хотела было поторопить Герберта, но, интуитивно почувствовав серьезность момента, поняла, что любое вмешательство может быть во вред, промолчала.
— Я… — начал молодой политик, побледнев. Нахмурившись, он повернулся, чтобы видеть глаза Оделии. Это был долгий взгляд, в нем сквозили и сожаление, и стыд.
Никто не шелохнулся, Энстис мрачно нахмурился, на лице его резко обозначились скулы.
Фитцгерберт сделал глубокий вдох, тень улыбки мелькнула на его губах — тщетная попытка бравады. Былой веселости как не бывало.
— Я дорожу карьерой как таковой и готов служить делу всем сердцем, если мне представится такая возможность; но я не соглашусь с тем, чтобы мне диктовали, как поступать в личных делах или в вопросах, касающихся моей семьи. Я женюсь, когда сочту, что поступаю так для блага и счастья всех, кто в этом заинтересован. — Он смело встретил взгляд Энстиса, хотя в его голосе звучали нотки почтительного уважения и сожаления. — Надеюсь, я не сказал ничего некорректного. Во всяком случае, у меня не было таких намерений.
Было ясно, что его слова не нашли понимания. Энстис смотрел на него мрачно, сдвинув брови и сжав губы в узкую линию.
Эмили, бросив взгляд на Герберта, тут же перевела его на Оделию; на лице той отразилась вся буря охвативших ее чувств — сострадание, тревога и, как не укрылось от острых глаз Шарлотты, чувство вины. Равновесие кончилось. Весы качнулись, и теперь все зависело от Фитцгерберта — найдет ли он в себе мужество отказаться от победы, которая так близка, и от того, как отреагируют Энстис и Оделия на его откровенный вызов. От всего этого зависело также будущее Джека.
Эмили, избегая встретиться взглядом с сестрой, сделала шаг вперед и взяла Оделию за руку.
— Пойдемте, дорогая, позволим им поговорить о политике. Лучше расскажите мне, куда вы собираетесь в свадебное путешествие. Вы хотели поехать в Европу? Я ездила. Там много интересного, но оказалось, что я плохо переношу путешествия. Я не создана для физических нагрузок. Однажды в Африке… — Рассказ о том, что произошло в Африке, уже не долетел до ушей оставшихся. Эмили постаралась увести Оделию как можно дальше от них. Фитцгерберт, Энстис и Шарлотта остались одни.
