– Письма, – показал Эйдан. – Они от моей бабушки.
Стейси тут же поняла, каково приходится Эйдану. Когда умерла ее мама – а сама Стейси была тогда едва ли старше, чем Эйдан сейчас, – порой сущие пустяки, вроде маминой любимой подставки для вареного яйца или легчайшего запаха маминых любимых духов, внезапно обостряли чувство утраты, словно мама умерла только вчера. И тогда Стейси надо было побыть одной. Обычно она запиралась у себя в комнате – иногда на несколько часов.
– Хочешь уйти? – спросила она Эйдана. —
Иди. Не возражаю.
Эйдан кивнул и, спотыкаясь, побрел к двери, а из-под очков у него ручьем текли слезы. И Стейси тоже заплакала, чего совсем от себя не ожидала.
Эйдан бросился в гостиную – оттуда было ближе всего до выхода из дома.
– Чудеса в решете! – воскликнула миссис Сток, когда Эйдан с трудом открыл стеклянные двери в сад. – Что с тобой стряслось?
Отвечать Эйдану не хотелось. Он выбрался, спотыкаясь, на лужайку, обогнул дровяной сарай, продрался сквозь живую изгородь и очутился в полях. Очки он снял, но это не помогло. Из глаз текло ручьем, из носа тоже, а носовым платком Эйдан так и не обзавелся. Эйдан прямо видел бабушку как живую, слышал, как она изрекает свои коротенькие афоризмы – и при этом всегда улыбается, если, конечно, афоризм получился не мрачный. Эйдан чувствовал ее запах, чувствовал, какая она на ощупь – в тех редких случаях, когда она его обнимала. Слышал ее голос…
И больше он никогда-никогда не увидит ее, не услышит, не обнимет.
Эйдан ругал себя последними словами. Он тут развлекался, будто на каникулах, веселился, замечал все новое и интересное, играл в футбол, разведывал окрестности, жил, не заглядывая вглубь себя, – и чуть не забыл, что бабушки у него больше нет и никогда не будет. А он ведь даже ни разу не сказал ей, как сильно ее любит. А теперь он ей вообще больше ничего не скажет. Он потерял ее навсегда.
– Ой, бабушка, бабушка! – всхлипывал он, ковыляя мимо коров Уолли Стока, толком и не замечая их.
Когда он проходил здесь с Эндрю, то, по правде сказать, здорово испугался: коровы были большущие и смотрели на него со значением. А теперь они тоже смотрели, и ему было все равно. Бабушка умерла. Ее нет. У него больше нет бабушки.
Эйдан сам не знал, куда забрел после этих коров. Он бродил несколько часов, поглощенный своим горем, и хотел только одного – чтобы его никто не трогал. Когда горе немного утратило остроту, он двинулся на Мелл и побродил там среди деревьев.
– Гройль! – позвал он через некоторое время. – Гройль!
Больше он никого не хотел видеть – вдруг ему начнут сочувствовать? А вот Гройль, решил Эйдан, вряд ли будет его жалеть. Гройля он мог вытерпеть.
Однако Гройля и здесь не было и в помине. Эйдан побрел вниз по склону и дальше к лесу и при этом думал, что Стейси, положа руку на сердце, ему не сочувствовала. Да и Эндрю тоже. Зато они оба понимали, каково приходится Эйдану, и очень старались его не огорчать. А Эйдану отчаянно нужен был кто-то, кто не понимал бы его. Кто-то, кому было бы совершенно все равно. Футбольные приятели? Нет, они бы повели себя будто Стейси и Эндрю или, еще того хуже, засмущались бы.
Эйдан брел по опушке леса. А если он дойдет до полуразрушенной стены и нарочно наткнется на Охранника? Охранник, похоже, не из тех, кто понимает. Да и собака его тоже. Могут и убить. Уж очень оба страшные. Правда, если хорошенько подумать – а потом еще раз хорошенько подумать, – не больно-то Эйдану хочется, чтобы его убили. Наверное, ему давно пора проголодаться, только у него было такое ощущение, что он больше никогда в жизни есть не захочет; и тогда Эйдан повернул от леса прочь. Ой, бабушка, бабушка!..
Из леса раздался радостный хруст.
Эйдан резко обернулся. Из-за деревьев и кустов прямо на него мчалась, подпрыгивая, большая темная фигура. «Помогите! Лев!» – подумал Эйдан. На льва было очень похоже. Даже цвета этот зверь был совершенно львиного – такого желтоватого. Но тут он радостно тявкнул, и Эйдан понял, что это всего-навсего пес. Пес с треском перепрыгнул последние кусты и заскакал вокруг Эйдана на длинных лапах, бестолково топавших куда попало, мотая ушами, вывалив большой розовый язык и страстно виляя хвостом.
«Да это еще щенок», – подумал Эйдан.
Пес напрыгнул на него, радостно поскуливая, уперся лапами Эйдану в грудь и примерился вылизать ему лицо. Эйдан отвернулся – и невольно засмеялся. Большой косматый хвост не столько вилял, сколько вертелся, будто пропеллер. Эйдан не сдержался и засмеялся еще и поэтому. А потом – что может быть естественнее? – Эйдан уже стоял на коленях в траве, обняв зверюгу обеими руками, и гладил шелковистые уши, и болтал всякие глупости:
– Ну и как же тебя зовут? Молчи, я сам догадаюсь! По-моему, Рольф. Ты вылитый Рольф. Ух и большущий же ты! А ты всегда так хвостом вертишь, да? Ты чей? Ты где живешь?
Пес был без ошейника, но вид у него все равно был домашний. Хозяева, похоже, хорошо за ним ухаживали. Хотя в желтовато-коричневую шерсть набились репьи и колючки, сама по себе она лучилась здоровьем. Большой черный нос, которым пес тыкался Эйдану в щеку, был мокрый и холодный, а зубы – белые и безупречные. Большие карие глаза, глядевшие Эйдану в лицо, были ясные и смышленые.
Пес хотел поиграть.
Эйдан двинулся на опушку – поискать подходящую палку. Пес метнулся мимо него в чащу и вернулся с видавшим виды теннисным мячом. Бросил мяч к ногам Эйдана, потом припал к земле, вытянув мохнатые лапы, и гавкнул – давай, мол. «Вот он, тот, кто не станет сочувствовать и ничего не поймет», – подумал Эйдан. Какое облегчение! Он схватил мячик и бросил. Пес в полном восторге кинулся вдогонку.
Они играли в мячик по всей опушке – наверное, часы напролет, – пока Эйдан не выбился из сил. Скорбь по бабушке отползла у него куда-то далеко, в глубину мыслей, и тихонько болела там. Боль не прошла, и Эйдан понимал, что теперь она останется навсегда, но больше не обрушится на него с такой сокрушительной лихорадочной силой, как недавно. Он осмотрелся и обнаружил, что они действительно играли часы напролет. Солнце опустилось за лес, через поле к Мелстон-Хаусу протянулись длинные тени. От этого зрелища у Эйдана внутри стало пусто-пусто. Он пропустил ленч. Да и ужин, наверное, тоже.
– Ладно, – сказал он псу. – Пора домой.
Забросил мячик подальше в лес и, когда Рольф за ним кинулся, зашагал в Мелстон-Хаус.
Тут-то и начались сложности. Не прошел Эйдан и десяти шагов, как рядом с ним уже скакал Рольф – он поскуливал, вертел хвостом и явно твердо вознамерился идти с Эйданом.
– Ой, не надо, – испугался Эйдан. – Тебе нельзя. Ты не мой. – Он строго показал в лес: – Домой!
Рольф крутанулся в сторону леса – и замер с потерянным видом.
Эйдан снова показал в лес и повторил:
– Домой!
Рольф лег и жалобно заскулил. И стоило Эйдану повернуться и двинуться к дому, как Рольф очутился рядом – он упруго рысил, всем своим видом показывая: он вне себя от счастья, что Эйдан все-таки взял его с собой.
