Скрепя сердце они приехали вечером на пятидесятый километр, где уже собралось машин триста, послушали новости и сплетни у костра. Прогнозы обещали суровую зиму. Народ мрачно констатировал, что метеоритить для обогрева квартир придется больше обычного. Или привыкать жить при пониженной температуре, хотя ее и так поддерживали не слишком высокой, всего лишь градусов двенадцать-четырнадцать.
– Интересно, как там поживают наши «друзья»? – задался вопросом Игорь. – Может, убрались уже обратно к чертям собачьим?
– Сомневаюсь, – отозвался Салим. – У них тоже бензина нет.
Игорь вскинулся.
– Что же ты раньше не сказал?
– А ты и не спрашивал, – невозмутимо ответил тот. Игорь подавил желание затеять по этому поводу выяснение отношений. От этого ничего не изменилось бы.
– Раньше тоже было много проблем, – сказал он, чтобы сменить тему разговора, – но от одной я был избавлен гарантированно.
– От какой?
– От забот об отоплении. В Москве всегда хорошо топили. Ни в одном другом городе так не топят, как в Москве.
– А мне все равно, – сказал Салим, – у меня в коттедже автономное отопление.
– Но мы с тобой пока что здесь, – вернул его на землю Игорь. – Так что нам тоже придется, что называется, рвать задницу.
Утром приехала группа сопровождения из соповцев, проверила у всех документы и повела колонну в Москву. Двум машинам с фальшивыми бумагами в праве въезда было отказано, хотя люди в них, по виду выходцы из южных стран, изо всех сил доказывали, что бумаги настоящие, а проверяющие, наверное, с похмелья. Ничего не помогло. Их оставили на обочине, и они долго смотрели вслед отъезжающей колонне.
Тот торговый сарай, на крыше которого жгли костер, когда Игорь и Салим отъезжали, за это время сгорел дотла и от него остался только скелет из почерневших металлических балок и труб.
К двум старым транспарантам на шлюзе добавился третий: «Внимание! В Москве свирепствует эпидемия бубонной чумы!». Люди в машинах всполошились и стали вертеть головами, высматривая, у кого бы спросить, так ли это. Соповцы объяснили им, что это дезинформация для отпугивания гастарбайтеров.
– Здравствуй, великий город! – мрачно сказал Игорь, когда они миновали двойные ворота шлюза и еще раз прошли контроль документов. – Сто лет не виделись, еще бы столько не видеться!
Невольно у него получился каламбур, но он не улыбнулся. Ему не хотелось в эту Москву. Ему хотелось в ту, старую, уютную, малонаселенную Москву, из которой они прибыли, где были бензин, газ, тепло в квартирах, работа, а магазины ломились от почти натуральной, хоть и хреноватой на вкус еды. Но до нее было сто непреодолимых лет.
37.
Пеструху нужна была операция. К этому времени Игорь уже научился с ним общаться. Он клал перед ним разграфленный лист белой бумаги, на котором были написаны все буквы алфавита, Пеструх клевал по очереди то одну, то другую букву, и так получалось слово. Единственная трудность общения состояла в том, что от клюва буквы быстро истирались, и каждый день приходилось изготавливать новый листок.
Все, что говорили ему Игорь или Салим, Пеструх без усилий воспринимал на слух.
Игорь уже знал об уровне его притязаний и согласился с тем, что он вполне допустимый. Пеструх запросто мог бы справиться с работой начинающего клерка.
Игорь поехал с ним в Институт трансплантологии, и там, к счастью, как раз оказалось необходимое донорское тело. Оно было в превосходном состоянии, не годился только мозг. История же его была такова.
Клерк, которому прежде принадлежало тело, очень любил произносить слово «вау». Он был чемпионом по употреблению «вау» в своей конторе. Он говорил его часто, с любовью и разными интонациями. Скажет, бывало, и прислушивается – как это у него прозвучало? Хорошо ли? Объемно ли?
«Bay» заменяло ему множество других слов и имело в его устах почти столько же значений, сколько слово «блядь» в устах матерщинника. Его так и называли в конторе – «Наше „вау“». Однажды он произнес «вау», заслушался сам себя и забыл закрыть рот. А в помещении, где он работал, в тот день был сильный сквозняк, мозг его и продуло через открытый рот. Да так сильно, что сначала он просто отказался соображать кое в каких вопросах, а потом и вовсе перестал функционировать. Тело с открытым ртом привезли в Институт трансплантологии, где оно и сидело в каптерке у вахтеров, ожидая, пока его востребуют, и оно станет успешным. В смысле – успешно прооперированным.
Иногда, смеха ради, вахтеры давали ему закурить или поили чаем. Тело курило и от чая не отказывалось, но при этом ничего не понимало и свободно могло бы обойтись и без угощения. Если ему давали газету, оно ее старательно читало, что в нормальном положении, что перевернутую. Естественно, после чтения оно ничего не помнило и не могло пересказать прочитанное ни прямо, ни вверх ногами.
Если при нем говорили «вау», тело кивало и радостно повторяло:
– Bay, вау!
Оно могло повторять это слово бесконечно долго, если на него не прикрикнуть и не сказать:
– Цыц!
Вахтеры научили его материться, но к мату тело осталось равнодушным и без принуждения повторять матерные слова не хотело.
Игорь и Пеструх отправились в клинику, чтобы осмотреть тело. Пошли пешком, потому что машину у них к этому времени угнали и полиция ее еще не нашла. Наверное, автомобиль разобрали на запчасти.
Тело им понравилось. Пеструх даже посидел у него на плече, чтобы посмотреть, как оно реагирует на кур. Оно реагировало нормально.
– Подходит, берем! – объявил Игорь главному хирургу, грузному мужчине за шестьдесят в светло-зеленой врачебной униформе и такой же шапочке.
Тот удовлетворенно кивнул. Дальше речь с неизбежностью зашла об оплате. От ведра дождевых червей, на которых настаивал Пеструх, врачи вежливо, но твердо отказались. Куриную тушку, которая останется после операции, благосклонно приняли. Но в довесок к ней выкатили такую сумму в деньгах, что Игорь только икнул и закашлялся. Пеструху пришлось похлопать его крыльями по спине. Сумма была равна остатку на его карточном счете плюс половина осеннего заработка от закупки крестьянского газа. Игорь взял тайм-аут на несколько дней.
Когда он объявил требуемую сумму Салиму тот решительно запротестовал.
– Ты с ума сошел! – сказал он. – Не стоит он таких денег! Это всего лишь курица.
– Это очень умная курица, – поправил Игорь.
– Не имеет значения, – отмахнулся тот. – Давай его просто съедим, и все. Нет куры – нет проблемы.
– Его нельзя есть, – возразил Игорь.
– Да? А почему?
– Потому что он умный.
– А я думал – невкусный. Но мы ум можем и не есть, только тело – крылышки, ножки. Ты любишь куриные ножки? У деревенской куры они совсем не такие, как у магазинной, – намного вкуснее.
