Правилами приличия разрешался только один подход к кастрюлям. Нужно было помнить о второй смене и о тех, кого сейчас нет в офисе. Однако народ это не останавливало. Некоторые обладали всеми навыками профессиональных сирот и ели так, словно это в последний раз. Они наловчились сооружать на своих тарелках настоящие пирамиды. Этакий конус из еды, который тянулся вверх и только чудом не рассыпался. Наверное, сироты знали какой-то секрет его строительства. Фактически в таком конусе помещалось две, а то и три порции. Есть такую пайку на людях было неудобно, и сироты расходились по рабочим местам, где и поглощали все это в одиночестве и выключив верхний свет.
Один из таких умельцев, бородатый Дима, числящийся придурком на посылках и водителем на подмене, имел привычку еще и поливать свою пирамиду кетчупом, горчицей и майонезом, а потом долго перемешивать пищу до однородной массы. Смотреть на это было невыносимо. Более ужасного поглощения еды Коржик не видел никогда. Борода у Димы росла от самых глаз и при выключенном свете он в своем углу с тарелкой приготовленной любимым способом еды выглядел, как чмо из дупла в болотистом лесу.
Иногда Коржик боролся с искушением подсыпать ему какого-нибудь порошочку, чтобы тот склеил ласты и Коржик больше не видел этой ужасной трапезы и не слышал чавканья.
Порой же ему казалось, что в промежутках между чавканьем звучит еще и довольное похрюкивание, и надо бы подойти и почесать Диму за ухом, но, конечно же, это только казалось.
Еды для второй смены при таком раскладе то и дело недоставало. Особенно страдали водители, которые все время были в разъездах. Они приезжали, мрачно смотрели на пустые кастрюли и принимались угрюмо пить чай и есть хлеб с кетчупом. А нажравшиеся сироты, казалось, не испытывали по этому поводу никаких угрызений совести. Они ковырялись в зубах зубочистками и лениво травили послеполуденные байки. А затем нагло шли на кухню посмотреть, не осталось ли чего на ужин.
Опоздавшие стали жаловаться Толяну, и тот обязал Зою следить, чтобы еды хватало на всех. Зоя следила, но помогало это не очень. Будучи женщиной доброй, она не могла ответить решительным отказом на наглую просьбу какого-нибудь сироты положить порцию побольше или дать добавки.
Тогда она призвала на помощь мужа, и приезжать с едой в офис стал Минг.
Всем было известно, что Минг только что вернулся из поездки на родину, где предпринял фантастическую по нашим понятиям попытку открыть свой бизнес, но никто еще не знал, какой суровый у него нрав.
Накопив немного денег в Москве, Минг поехал в свою «нэйтив кантри», где сколотил команду, нанял рыболовный баркас и стал ходить в море, пытаясь поймать большую рыбу. Задумка была продавать улов в Италию или во Францию и на этом разбогатеть.
Но рыбы не было. Она ушла хрен знает куда. Проболтавшись без толку несколько месяцев в море и потратив все деньги, Минг вернулся в Москву и появился у Толяна на кухне. Привыкший к жесткому обращению с командой, он сразу стал руководствоваться принципом «Нищих до фига, а деревня маленькая».
Он отмерял твердой рукой порции и клал ровно столько, сколько и полагалось. Наверное, точно так же он выдавал на своем баркасе сушеные финики и маринованную тыкву, не говоря уже о пресной воде и роме. В одной руке у него, скорее всего, был половник, а в другой – револьвер, потому что кто его знает, что может прийти в голову этому черномазому сброду, называемому командой.
Коржик не мог бы сказать, что получать еду из черных рук Минга с розовыми ладонями было очень уж приятно. Но и ужасного в этом ничего не было. К этому быстро привыкаешь и уже не обращаешь внимания.
Коржику только хотелось, чтобы Минг приходил в морской фуражке с крабом и клерки могли бы называть его «капитан Минг». А еще лучше, если бы у него была черная повязка через глаз и на плече сидел большой попугай.
Офисные сироты при новом порядке приуныли – времена гуляшных пирамид ушли в прошлое. Без ограничений остался только хлеб, и они стали налегать на него. Но это было уже не то. Минг, правда, обходил всех после обеда и предлагал добавку, если она оставалась, но кому захочется есть то же самое по второму разу, да еще и после чая? Желающих было мало. Зато появилась возможность ужинать остатками от обеда и сироты ее не упускали. Халява, сэр! Что может быть слаще?
Коржик смотрел на Минга и думал, что со своим образованием тот мог бы найти работу и получше. Например, в банке, если бы там работали одни негры. Тогда он пошел бы к Мингу за кредитом, и это выглядело бы так.
24
У дверей банка стояли свирепого вида охранники с копьями и в боевой раскраске. На груди у каждого висели ожерелья из высушенных и сильно уменьшенных человеческих черепов. «Наверное, они были нерадивыми заемщиками», – подумал Коржик с опаской.
В кабинете его встретил похожий на Минга чернокожий клерк. Он долго тряс ему ему руку и широко улыбался.
– Очинно рад вас повстричайть! – сказал он и показал на кресло.
Коржик сел. Клерк вернулся за стол. Из вестибюля доносился размеренный бой барабанов, не смолкавший ни на минуту. Он видел их, когда шел сюда – один большой и два малых. В них самозабвенно колотили три бушмена. Большой барабан отбивал основной ритм, а малые добавляли в него мелкую переливчатую дробь, которая то появлялась, то исчезала. Все вместе это звучало завораживающе. Хотелось отложить дела и слушать эти барабаны, мерно покачиваясь в такт, и ждать дождя в засушливой саванне. Или даже надеть юбку из травы, взять копье и пойти в нескончаемую пляску вокруг какого-нибудь деревянного болвана.
Наверное, это желание явственно читалось у Коржика на лице, потому что черный клерк пояснил:
– Наша традиция. Очень помогает концентрировать сознание. Как у вас медитация.
– Мне нравится, – кивнул Коржик.
– Почти все так говорят.
Некоторое время они слушали барабаны. Первым молчание нарушил клерк:
– Итак, зачем пожаловал к нам белый господин?
Коржик хотел было попросить, не называть его так – мол, демократия и все такое, но передумал. Приятно все же, черт возьми, быть белым господином! И хотелось услышать это еще раз. На фоне барабанного боя.
Вошла чернокожая секретарша в юбке из соломы и топлес. Поставила перед ними две выдолбленные тыквы с каким-то напитком и тарелочку с сушеной саранчой. Секретарша была очень хороша. Коржику захотелось сграбастать ее и поиметь тут же, в присутствии ее начальника, может быть, даже против ее и его воли, плевать на все. Желание было настолько сильным, что он с трудом подавил его. «Интересно, есть ли на ней трусы под соломой? – подумал он. – Впрочем, какая разница? Ей они не помогут, а меня не остановят».
Он проводил ее долгим взглядом, а потом приподнял крышку на своей тыкве. В ноздри шибанул острый бражный дух. Коржик поспешно опустил крышку и решил пока воздержаться от пищевых экспериментов. Не пришлось бы потом в спешном порядке искать туалет.
