«Заигрались тетки, – подумал Коржик, – вживаются в роль перед маскарадом. Надо бы призвать их к порядку, как говорят менты».
Но было уже поздно. Говорить он не мог по причине растянутого рта, а руки и ноги были надежно прикручены к креслу. Голову же стягивал железный обруч. Он мог только мычать, но в динамике гремел «Хорст Вессель», и его крик все равно никто не услышал бы. На стене, он только сейчас обратил на это внимание, висело знамя дивизии СС «Мертвая голова».
Фрау Эльза что-то сказала Берте по-немецки и включила бормашину. Та резко дернулась, подпрыгнула и стала издавать мощный гул, как будто это была не бормашина, а токарный станок. Он пожалел, что в школе изучал английский, а не немецкий.
– Не песпокойтесь, майн либер, – сказала фрау Эльза, коверкая слова. – Сейчас все пудет хорошь. Ви говорить – ми не делайть фам больно. Ферштейн?
Берта ослабила щипцы, чтобы он мог ответить.
– Хенде хох! – сказал Коржик.
Фрау Эльза засмеялась:
– О, шутник!
И погрозила ему пальцем в перчатке. Он был покрыт седыми волосами и выглядел как палец вампира.
Он подивился тому, что минуту назад она говорила на чистом русском.
– Кто фас прислать?
– Сам приходить, – буркнул он.
– Ответ неверный, – сказала она. – Подумайт еще.
И воткнула сверло ему в гортань. Острая боль пронзила голову. Он закричал, но не смог перекричать чертов нацистский марш.
– Зачем ви пришель? – задала она второй вопрос.
– Зубы лечить.
– Опять неправильно.
Она снова стала сверлить ему гортань, но уже в другом месте. Хлынула кровь. Берта стала отсасывать ее компрессором с гибкой трубочкой, но время от времени направляла другой конец трубочки себе в рот и жадно глотала Коржикову кровь. Ему стало жалко крови на эту фашистскую курву.
– У фась есть сообщникь? – спросила фрау Эльза.
Больше не было сил терпеть.
– Есть, – признался он.
– Кто?
– Жена.
– И что есть она?
– Тоже лечит зубы.
– У нафс?
– Да.
– Так, – сказала фрау Эльза, – теперь я кое-что по-нимайть. В какой она есть барак?
– В восьмом, – неожиданно для себя брякнул он, хотя понятия не имел, что это за восьмой барак и где он находится. Возможно, в прошлой жизни он был узником концлагеря?
– У пулеметной фышки?
– Да.
– А ви ф каком$7
– В шестом.
– У вас есть подпольный организаций? Ви задумал бежать?
– Нет.
– Подумайте еще, – почти ласково предложила фрау Эльза и опять взялась за сверло.
На этот раз оно вонзилось Коржику в челюсть, и вся голова начала трещать и вибрировать мелкой дрожью. Казалось, сейчас он рассыплется на куски, как глиняный горшок, и останется один мозг с глазами.
– Я п-п-подумайть! Уже! – крикнул он, теперь почему-то тоже с акцентом.
Она перестала сверлить и строго посмотрела на него, как учительница на провинившегося ученика:
– Кто есть ваш сообщник?
Коржик стал перечислять имена неведомых ему людей, которые помимо его воли всплывали в памяти. Он не знал их и никогда о них не слышал. Они сами появлялись ниоткуда. «Наверное, это нехорошо – предавать даже незнакомых людей, – думал он. – Но существуют ли они вообще? Это все бред, дурной сон, какая разница, только бы выйти отсюда». И продолжал говорить.
Берта старательно записывала. Список получился длинным. Что же это за люди? Что их теперь ожидает? И знал ли он их? Может, и знал.
Уже несколько лет, перед тем как окончательно уснуть, он временами слышал звучащие где-то на краю сознания разговоры посторонних людей. Они общались между собой и о своем, совсем не принимая во внимание его присутствие. Может, это были они? Они остерегались Коржика, потому что всегда говорили вполголоса, и он не мог разобрать и трети сказанного. Теперь они, наверное, пополнят клиентскую базу этой клиники и их станут пытать, как и его.
В разгар диктовки по кабинету прошмыгнула толстая крыса. Берта бросила карандаш, молниеносно выхватила «парабеллум» и, не целясь, выстрелила. Крысу подбросило в воздух и почти разорвало пополам. Она влажной тряпкой полетела к окну и шмякнулась о стену рядом с батареей. На стене осталось кровавое пятно. Коржика передернуло от отвращения. Фрау Эльза и Берта радостно засмеялись.
«Слышат ли это другие пациенты в приемной? – подумал он. – И если слышат, то почему не разбегутся и не вызовут милицию к этим безумным теткам?»
Куски крысы больше не шевелились. Смех стих. Тетки смотрели на нее задумчиво.
– Пополам? – предложила фрау Эльза.
Берта отрицательно покачала головой:
– Нет, я уже перекусила. Вот им, – она кивнула на Коржика.
– Вернемся к нашим баранам, – сказала фрау Эльза.
Коржик сжался в комок, готовясь к новым мучениям. Один баран – это, конечно же, он. А кто остальные? Люди в приемной? Он шел сюда, чтобы поменять выпавшую пломбу, а теперь не чаял, удастся ли выйти живым.
Его начал бить озноб. Фрау Эльза это заметила.
– Ну-ну, – ободряюще сказала она, – не надо так волновайться.
– Легко вам говорить! – с трудом ответил он.
– Все зависит только от вас, – заявила фрау Эльза. – Как говорится в одной вашей реклама: «Будущее зависит от тебя». Да!
Берта кивнула, соглашаясь, и спрятала «парабеллум». Теперь она была похожа на простую деревенскую девку с круглым лицом и блеклыми голубыми глазами. На лице веснушки. Коржик подумал, что не хотел бы оказаться с ней на снайперской дуэли. Исход был бы предрешен.
Расспрашивая его о том о сем, фрау Эльза высверлила ему совершенно здоровый зуб и вставила туда маленькую серебряную свастику.
– Это есть знак, что ви теперь наш осведомитель, – пояснила она.
А Берта сделала ему татуировку свастики же на внутренней стороне щеки. Это на тот случай, если он захочет когда-нибудь удалить зуб со свастикой и оборвать контакты, сказала она. Щеку не удалишь.
– Ви будете нам докладывайть о настроениях и обо всем, что потребуется, – сказала фрау Эльза. – И без глупостей – ми знать ваш адрес. У нас длинный руки.
Берта отстегнула ремни. На трясущихся ногах он встал с кресла. Ощущение во рту было такое, словно там взорвалась граната.
Берта сняла со стены знамя со свастикой, бережно свернула и положила в шкатулку.
Фрау Эльза дала ему визитку. Там было написано «Иванова Ольга Ивановна. Главный врач». И телефон.
