Каждый раз, когда Коржик его видел, в голову ему почему-то лезли услышанные когда-то матерные стихи:
«Я не поэт, но я скажу стихами:
Пошел ты на хер мелкими шагами!»
Он мог бы его послать и не стихами. Но стихами было красивее.
Пузо Жучковского свисало через узкий брючный ремень вниз и тянуло за собой тесную рубашку. По очертаниям получалась большая капля жира весом этак килограммов в двадцать. Или курдюк барана. Или горб верблюда, только на животе. В голодное время на жире из этого пуза можно было бы жарить картошку. Все равно тот откормил его на украденных у солдат пайках, так что это было бы просто восстановление справедливости.
Коржик представил себе картину в стиле Репина под названием «Голодные солдаты поедают жареного полкана и младших офицеров».
Ходил Жучковский быстро, и живот его все время подпрыгивал. Иногда Коржику приходила в голову мысль, что если бы на этот живот натянуть струны, то он мог бы зазвучать сильным утробным звуком, может, даже полифоническим. Похожим на тот, что звучит на вокзалах перед объявлением о прибытии поезда. Его можно было бы использовать и как инструмент в каком-нибудь симфоническом оркестре. За струнами Жучковского сидела бы тетка в белой тунике и меланхолично перебирала их, а Жучковский в парадной форме гудел бы на разные патриотические мотивы.
У Толстого Гриши тоже был большой живот, но почему-то он занимал воображение Коржика меньше, чем живот Жучковского. Наверное потому, что Жучковский был неприятнее.
А иногда Коржику нравилось думать, что они любовники и беременны друг от друга. Тогда он смотрел, нет ли еще у них на лице пигментных пятен, и прикидывал, на каком примерно они месяце, кто родит раньше и кого.
Как и многих отставников, у Жучковского имелся пистолет, и он иногда носил его с собой.
– Ты бы не подкалывал его так откровенно, – предостерег его как-то Саша. – У него глаза становятся бешеными.
– Ну и что? – Коржик зевнул.
– У него пистолет есть.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам рассказывал. Что ездил на выходных в гости к приятелю, а тот как раз резал свинью. И неудачно – никак не мог дорезать. Тогда Жучковский предложил свинью пристрелить.
– Пристрелил?
– Нет.
– Вот видишь – не смог. У него кишка тонка.
– Ты так считаешь? – с сомнением спросил Саша.
– Я вижу. Человека, который способен на что-нибудь решительное, видно сразу.
– Это в спокойном состоянии. А в возбужденном – другие реакции.
Но Коржик был уверен, что даже и в возбужденном состоянии он на такое не решится. Эта его манера убегать во время конфликта говорила, что он себя контролирует, не лезет в бутылку и сбрасывает лишний пар в движении, так что котел не разорвет.
В свою очередь, Жучковский тоже не упускал случая Коржика подколоть, но делал это армейско-деревенским способом.
После вечеринки на 8 Марта, когда все уже начинали расходиться, Жучковский курил на лестнице.
– Пока, – обронил Коржик, проходя мимо.
Он спустился уже на два пролета, когда Жучковский его окликнул:
– Сергей!
– Что? – откликнулся он не останавливаясь.
– С праздничком тебя!
– Меня?
– Ага!
– С 8 Марта?
– Ну да.
– Ну, тогда и тебя также, и мать твою также.
– И твою мать!
– И тебя тем же концом по тому же месту.
Он что-то пробормотал. Жучковский издал смешок.
– Иди в жопу! – сказал Коржик.
Опять невнятное бормотание. Коржик хлопнул входной дверью.
На следующий день, глядя вслед Жучковскому, Саша спросил:
– Ты заметил, что у него в животе все время что-то булькает?
– Это жидкостный взрыватель, – сказал Коржик.
– Как это?
– Жучковский на самом деле не человек, а андроид. Секретное оружие, называется «Полкан возмездия».
– И как оно действует?
– Полканы в большом количестве разбросаны по всей стране. Если придут враги, они все одновременно взорвутся, чем нанесут невосполнимый урон живой силе и технике противника. А кнопка от них находится в главном штабе.
– Герои! – уважительно сказал Саша.
– А то! – подтвердил Коржик.
– Но пока он наносит урон нам, – помрачнел Саша.
– Тут ничего не поделаешь – механизм. Машина не понимает, где свой, где чужой.
– А чем же он нанесет урон-то? – засомневался Саша. – Содержимым кишечника? В том смысле, что оно не смывается и вражеская армия навсегда будет покрыта позором с запахом?
– Не только. У него внутри стальные шарики и резаные гвозди. Поэтому и пол под ним прогибается.
– А-а, вон оно что!
42
Коржик с Фазилем сидели на кухне. По коридору то и дело проносился Митхун. Маршрут у него был один – в кабинет Толяна и обратно. Получив порцию руководящих указаний, он выбегал и разносил их по офису, а затем, придумав какой-нибудь вопрос, бежал обратно.
– Пидор! – мрачно сказал Фазиль, когда Митхун в очередной раз зашел к Толяну.
– Еще какой! – согласился Коржик.
Фазиль отпил чаю:
– Как же он меня затрахал!
– А тебя-то чего? – удивился Коржик. – Ты ведь ему не подчиняешься.
– Не скажи. Как воскресенье – так он шефа с женой зовет к себе в гости. А шеф меня выдергивает из дома. Один был выходной, так и того теперь нет.
– Да? Я и не знал про это.
– Никто не знал. Я тебе первому сказал.
– И что – так плохо в гостях?
– Он в жопу шефу лезет без мыла. За ноги приходится вытаскивать.
Оба засмеялись.
– И шефу не надоело?
– Пока нет.
– Это ненадолго, – успокоил Коржик Фазиля. – Фавориты у нас меняются часто.
– Я знаю, – кивнул он, – но этот что-то задержался.
Митхун действительно задержался в фаворитах. Он ходил в этом звании уже несколько месяцев и наглел все больше. Обязанностей у него особых не было. Поначалу он попытался залезть в работу каждого, чтобы посмотреть, где тут выгоднее, и потом оттеснить. Но таких мест не оказалось. Там, где прошел Толян, оставались только жалкие крохи, а часто и их не было.
Тогда Митхун потихоньку перетянул на себя функции офис-менеджера, которые были распылены между несколькими сотрудниками. Он стал считать, сколько порций заказывать поварихе на завтрашний обед, отмечать опоздавших и выдавать водителям деньги на бензин. Когда Лариса ушла на длительный больничный, он заполучил ключи от ее сейфа, а затем и сам сейф утащил к себе.
