До него доносился шум машин, и ветер накрывал выхлопными газами. Он опять был в Москве все на том же месте. От отчаяния ему хотелось скукожиться, стать желтым осенним листом, чтобы ветер подхватил его и умчал прочь. Сначала из столицы, потом из страны, а потом вообще с Земли. Да хоть и в космос. Если нигде здесь ему не нашлось места, может, хоть там найдется? Он летал бы по какой-нибудь замысловатой орбите вместе с другим космическим мусором. Хоть и мусор – а не под ногами. Так было бы лучше.
Он открыл глаза. Рядом храпели, иногда вскрикивали и ворочались в тяжелом сне другие бомжи. Что им снилось? И боятся ли они пробуждения, как боится его он? Он никогда их об этом не спрашивал. Здесь так не принято.
Здесь все делают вид, что хоть жизнь и пропала, а им и горя мало. Им все по фигу и нипочем. Они ни о чем не жалеют и ничего не хотят.
Витек понимал что это все наигранное. У каждого из них было детство, и он готов был дать правую руку на отсечение, что им оно хоть иногда, но снится. И когда тот, кому оно приснилось, просыпается, – в этот момент он другой человек и несколько минут им еще остается. И если бы сейчас с ним произошло что-нибудь хорошее, он, может быть, удержался бы в этом состоянии и не вернулся в прежнее скотское.
Но ничего никогда не происходит. Бомж постепенно приходит в себя и опять становится бомжом.
37
В начале третьего круга по Садовому ночь выдалась ветреной. Улицы казались еще безлюднее, чем обычно. А машин так и вообще почти не было.
Витек думал о загадочном исчезновении Толяна. Некстати он исчез. Витек как раз собирался спросить его о графике движения говнокатера. Он еще и сам не знал, зачем ему это знать. Просто было интересно и все тут. Известные люди привлекают к себе внимание, и хочется узнать о них побольше. Постоять рядом, взять автограф, сфотографироваться. Правда, не всем знаменитостям это нравится. Особенно избегают таких контактов олигархи. Трясутся за свою шкуру, чувствуя, что их могут застрелить. Но тем притягательнее близость к ним.
Легко взять автограф у артиста или писателя. А ты попробуй возьми у олигарха, да еще и у такого скандально известного, как тот, что ездит в говнокатере. Да это практически невозможно. Но кто-то же берет, если, конечно, его не застрелят охранники.
Витьку вспомнилась виденная недавно сцена на Новом Арбате у ресторана «Прага». Кто-то из сильных мира сего приехал посмотреть очередную реконструкцию здания под магазин или казино. Стройка была прикрыта большой желтой клеенкой с черными буквами. Он прошел внутрь, сопровождаемый охранниками в костюмах, а двое верзил-омоновцев в камуфляже остались снаружи.
Они смотрели на прохожих. Прохожие смотрели на них. А посмотреть было на что – картина получалась весьма колоритной. Ветер трепал вырезанный в клеенке желтый прямоугольник, который служил дверью. По сторонам от него стояли омоновцы, широко расставив ноги. Они держали автоматы наизготовку на особый спецназовский манер – стволом вниз, прикладом вверх, палец на курке. Глаза обоих сканировали каждого проходящего мимо. Никто не рискнул остановиться, облокотиться на перила, ограждающие «Прагу», и посмотреть на них в открытую. Витек широко улыбнулся им, но помахать рукой не решился. Оба омоновца были в маленьких коричневых беретах, лихо сдвинутых на затылок и набекрень. Почему береты не падали, вопреки законам физики, оставалось для Витька загадкой. Рукава у обоих молодцев были закатаны до локтей, из-под полурасстегнутых гимнастерок выглядывали голубые тельняшки.
Витек дошел до площади Арбатские Ворота и вернулся обратно, надеясь, что хоть один из беретов свалится на землю. Но они были на месте, а их обладатели отметили бомжа, уже второй раз промелькнувшего перед ними. Они синхронно провели Витька взглядами. Витек опять им улыбнулся, но взаимности не добился – их лица оставались суровыми, как у американских индейцев, только поглупее.
Витек дошел до Арбатского переулка и развернулся. Береты просто обязаны были упасть. Но они и в этот раз оставались на месте. «Наверное, приклеены "Моментом", – решил он. – Или пришиты к скальпам».
Омоновцы откровенно уставились на Витька, и ствол автомата у одного из них дернулся. Витек вздрогнул. «Ну а вдруг завалит кто-нибудь из прохожих вашего "кабана", ребята, – мысленно обратился он к ним, – что вы тогда станете делать? Откроете пальбу по толпе, накрошите кучу народа, в том числе и меня, чтобы только не ушел один-единственный киллер? Неужели вам это разрешено? Ваш "кабан" такой важный? Вряд ли. Тогда зачем весь этот маскарад? К чему краповые береты, закатанные рукава, пальцы на курках? Или ваши пукалки игрушечные? Тогда, конечно, играйте в войну и дальше. Но в таком случае вы – просто клоуны».
Он подумал, что будь он киллером, он бы спокойно застрелил их клиента с чердака здания «Моссельпрома», а потом спокойно отправился бы прогуляться по Новому Арбату и зашел в какой-нибудь ресторан, из которого видно место убийства, и полюбовался на дело своих рук.
Он вспомнил ночлег на чердаке, когда он прятался от Ивана. Ему тогда понравилась работа киллера. Один выстрел – и все готово, получай бабки от заказчика. Или пулю. Но если с умом, то все-таки бабки. И делай ноги.
Потом он много раз жалел, что испугался и не забрал брошенную винтовку. Хоть бы рассмотрел ее получше, в стрельбе за городом поупражнялся. А там, глядишь, и заказ получил бы. Перед ним тогда приоткрылась дверь в новую профессию и новую жизнь, а он даже не удосужился в нее заглянуть. Дверь тут же и захлопнулась. Но можно было и попасться на месте преступления. Тогда ему влепили бы срок за убийство, которого он не совершал. Нет, хорошо, что он не взял винтовку. Лучше быть на свободе, чем в тюрьме, даже если ты бомж.
Витек дошел до очередного дома и нарисовал знак. Он ставил их всегда у самого начала дома. На этом здании знак был уже третьим. Значит, он шел по третьему кругу. Осталось семь. Успеет? Должен. Пока хрен в штанге, то есть гол в Стрельце, то есть Дева в Козераке или где там она обычно бывает. Это Профессору лучше знать.
А что должно быть потом? Профессор говорил, что все у него наладится. А что именно? Исчезнет угроза жизни – это ясно. А еще? Останется ли он бомжом или станет нормальным человеком? А если нормальным, то каким: успешным или неуспешным? И что считать успехом – наличие ботинок на зиму или нового «Лексуса»? Для него пока любой, кто не бомж и опрятный, – успешный. И будет ли у него семья?
«Эк, куда тебя занесло, – опомнился он. – Чтобы заводить семью, надо иметь жилье. Куда ты приведешь жену? На решетку? Черт, столько мыслей, аж голова трещит. Это уже и не мысли, а целая дума. А думу, как известно, думать бесполезно – она все равно пойдет под откос и ничего не придумается. А назавтра появится такая же дума, которую тоже до конца не додумать и ни к какому выводу не прийти.
Он потерял осторожность и не заметил, что уже давно идет по освещенной части улицы, хотя всегда предпочитал прятаться в тени. По проезжей части медленно, словно высматривая что-то, двигался микроавтобус вишневого цвета без окон. На боку у него было написано «Социальная помощь». Заметив Витька, водитель прибавил скорости, обогнал и остановился у обочины метрах в ста впереди. Из автобуса никто не вышел и сквозь сильно тонированные стекла нельзя было разглядеть, сколько человек сидят внутри.
